Читать книгу "Зелье для государя - Людмила Таймасова"

Царь был так плох, что все были готовы к смертельному исходу. Дьяк Висковатый «вспомяну государю о духовной; государь же повеле духовную совершити, всегда бо бяше у госудрая сие готово». Надо полагать, речь шла о завещании, составленном в октябре 1552 г. после рождения царевича Дмитрия. Из слов интерполятора Царственной книги можно понять, что, после того как царь распорядился «совершить» завещание, некто посоветовал привести к присяге бояр, дворян и князя Владимира. Скорее всего, такая очередность в крестоцеловании была вызвана тем, что содержание «готовой» духовной грамоты шло вразрез с интересами князя Старицкого. Советники царя не исключали возможности негативной реакции со стороны двоюродного брата государя. Вечером того же дня в присутствии Ивана IV крест целовали дьяк Висковатый, князь И. Ф. Мстиславский, князь В. И. Воротынский и другие «ближние» люди. На следующий день присягу от прочих бояр и дворян принимали князь Воротынский, а дьяк Висковатый держал крест.

Разногласия возникли на третий день болезни государя, когда содержание завещания стало известно широкому кругу придворных. Некоторые из влиятельных лиц, в том числе князья Дмитрий Курлятев, Иван Пронский, Иван Ростовский, казначей Н. Фуников, поп Сильвестр и другие, высказывали недовольство или уклонялись от крестного целования. Они не хотели поначалу присягать Романовым, считая кандидатуру князя Старицкого более приемлемой в качестве регента, но в конце концов уступили.

Князь Владимир был призван целовать крест в последнюю очередь. Присягнувшие к тому времени бояре силой заставили его дать клятву: «И одва князя Володимира принудили кресть целовати, и целовал крест по неволе». Однако его мать, княгиня Ефросинья, отказалась приложить к документу фамильную печать. Трижды ходили к ней бояры, но слышали от нее только «бранные речи». Переговоры царских парламентариев с княгиней Старицкой завершились не позднее 12 марта. Княгиня отдала печать, но добавила, что клятва, данная «по неволе», ничего не значит. Формально правда была на стороне княгини по двум причинам. Во-первых, шел пост, во время которого запрещалось давать клятву. Во-вторых, князь Владимир не достиг двадцатилетнего возраста (родился в июле 1534 г.) для исполнения процедуры крестоцелования, что рассматривалось как присяга «по неволе».

Источники не сообщают, на каких условиях княгиня Ефросинья пошла на уступки, но, несомненно, достигнутая договоренность получила отражение в документе, датированном 12 марта 1553 г. Подписывая крестоцеловальную запись и привешивая к ней фамильную печать «на малиновом снурке», князь Владимир не только давал клятву на верность царю, царице Анастасии и царевичу Дмитрию, но и оговаривал свои удельные права, согласно которым он мог держать «воевод с людьми», а также «суд чинить по старине в правду».

Государь все еще был болен, когда царская чета отправилась на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь. По дороге государь остановился в Троице-Сергиевском монастыре, где провел три дня, «опочиваючи себе: бо еще был не зело оздравлен». Здесь он беседовал с опальным монахом Максимом Греком. Инок стал отговаривать государя от далекой поездки в сопровождении жены и младенца. Он советовал исполнить обет другим богоугодным делом: «пожаловать и устроить» тех вдов и сирот, чьи мужья и отцы сложили головы в боях при взятии Казани. Максим Грек, видя упрямство царя, предрек ему: «Аще не послушаеши мене по Бозе советающаго ти, и забудеши крови оных мучеников, избиенных от поганых за правоверие, и презреши слезы сирот и вдовиц и поедеши со упрямством: ведай о сем, иже сын твой умрет и не возратитися оттуды жив». В число вдов и сирот, не получивших справедливого вознаграждения после завоевания Казани, вошли княгиня Ефросинья и князь Владимир.

Свое пророчество монах передал государю через князя Андрея Курбского, постельничего Алексея Адашева, царского исповедника Андрея Протоповова и «презвитера» Иоанна князя Мстиславского. Видимо, Максим Грек намеренно передал свою угрозу устами четырех человек, тем самым сделав предсказание достоянием гласности. По крайней мере один из них — духовник князя Мстиславского — не мог не поделиться новостью со своим патроном.

Пророчество Максима Грека сбылось. Царевич Дмитрий погиб 6 июня при странных обстоятельствах на реке Шексне, рядом с Горицким монастырем, устроенным трудами княгини Старицкой. Смерть невинного младенца свершилась в день памяти преподобного Варлаама Хутынского, одно из чудес которого связано со спасением преступника от смерти через утопление и попущением такой же казни для невинно осужденного. Преподобный Варлаам объяснил ученикам, что преступник осознал свои грехи, и Господь спас его, но попустил невинному умереть, чтобы впоследствии тот не стал дурным человеком.

Современники событий крайне скупо говорят о смерти царевича Дмитрия, ограничиваясь простой констатацией факта, либо обходят его молчанием. С. Б. Веселовский привел сообщение одного хронографа о том, что «царевич был обронен мамкой в Шексну при пересадке из одного судна в другое». Свидетель происшествия князь Курбский обвинил в смерти младенца самого государя: «Его же (Дмитрия. — Л.Т.) своим безумием погубил».

Трагическая смерть сына, безусловно, стала тяжелым ударом для царской четы. Окружающие сочувствовали горю государя, но общественное мнение, если не открыто, то втайне, было не на его стороне. Те мысли, которые царица Анастасия читала в глазах ближних людей, выразил позднее князь Курбский: «Се получение мзды за обещания не по разуму, пачеже не богоугодные». Сбылось пророчество, Бог наказал царя за то, что он не устроил по заслугам вдов и сирот.

В последующие дни государыня молилась в Кирилло-Белозерском монастыре, в то время как ее супруг находился в постоянных разъездах. Совершив молебствования и учредив братию Кирилло-Белозерской обители, государь посетил Ферапонтов монастырь и окрестные пỳстыни. Видимо, это время царь употребил на то, чтобы замолить свой грех и пожаловать если не всех обойденных после Казанской кампании вдов и сирот, то хотя бы некоторых из них — княгиню Старицкую и князя Владимира.

Скорее всего, в эти дни к уже готовому покрову на раку митрополита Ионы (память 15 июня) была создана новая кайма, на которой вместо обычного тропаря вышита надпись с молением царицы Анастасии: «В мире соблюсти благовернаго князя Ивана Васильевича всея Русии с его царицей благоверной княгинею Анастасиею и з благородными чады и с его братею благоверными князи Георгием и Владимиром…» По наблюдениям исследователей, особенности исполнения покрова свидетельствуют о том, что в его изготовлении принимали участие мастерицы княгини Старицкой. Видимо, мир между царем и двоюродным братом был восстановлен на условиях княгини Ефросиньи.

После этого царский поезд отправился в обратный путь, по дороге останавливаясь в монастырях Ярославля, Ростова и Переславля с молитвой о чадородии. В переславском Никитском монастыре, у гроба Никиты столпника, царица получила «благонадежное извещение», что молитвы ее услышаны. В ту же ночь на Государевом дворе был зачат царевич Иван Иванович.

К осени 1553 г., когда беременность царицы не вызывала сомнений, Старицкие возвысились при дворе как никогда прежде. Новый статус князя Владимира и его матери получил подтверждение де-факто на свадьбе царя Семиона Касимовича с Марией Кутузовой, состоявшейся 5–7 ноября 1553 г. После мыльни молодой супруг «посылал дружек с кашей к царю, к князю Юрию и ко князя Володимеровой матери Андреевича ко княгине Афросинье и ко князю Володимеру Андреевичу». Молодые просили благословения не только у государя и митрополита Макария, но и у княгини Ефросиньи.