Читать книгу "Принцесса Занзибара. Женщины при дворе султана Сеида Саида - Эмилия Руэте"

Маджид, во всем благородный и великодушный, завоевал любовь нашего народа. Но он был слаб здоровьем и не мог сам руководить всеми государственными делами, а потому передавал многие из них своим министрам. Один из них, Солиман бин-Али, к несчастью, сумел благодаря своей ловкости стать для него необходимым. Хитрый плут Солиман постепенно сумел сделать так, что его воля была главной в стране, а другие министры ничего не значили. Он был так высокомерен, что при любой возможности давал понять, что он – хозяин. К тому же он не достиг еще того возраста, который вызывает у арабов уважение: это был совсем молодой человек, притом распутник и щеголь. Тщеславие и хитрость привели его к одной из моих мачех, которая по возрасту годилась ему в матери. Он попросил ее стать его женой, поскольку желал забрать в свои руки ее огромное состояние, а она оказалась так глупа, что согласилась выйти за него, – и после свадьбы горько раскаивалась в этом.

Итак, этот злой дух добился такого влияния на Маджида, что, по сути дела, управлял им и одновременно втайне раздувал огонь вражды между братьями и сестрами султана, чтобы укрепить свою собственную власть. В нашей семье одна ссора следовала за другой, знатными людьми страны пренебрегали или наносили им обиды, и в конце концов дошло до того, что народ стал громко высказывать свое недовольство. Нам повезло, что среди министров оставался по крайней мере один, который отчасти противостоял губительному влиянию Солимана и исправлял его ошибки. Но в остальных своих советниках Маджид не мог быть полностью уверен, и это облегчало задачу Баргашу, который развивал и поддерживал вражду к нему среди наших родственников и народа. Поскольку у Маджида была только одна дочь, а сыновей не было, Баргаш был его наследником. Два старших брата, Мухаммад и Туэни, были по-прежнему живы, но это ничего не значило: они жили в Омане, а Оман был далеко.

На Востоке предполагаемый наследник престола всегда спешит стать правителем, не слишком задумываясь о чьих-либо еще правах, и при осуществлении своей честолюбивой мечты слишком часто забывает и о совести, и о справедливости.

Так вел себя и Баргаш. Ему не удалось взять власть в свои руки после смерти нашего отца, Сеида Саида, но он все же упрямо продолжал надеяться, и судьба стала благоприятствовать его планам после того, как он переехал в город вместе со своей сестрой Медже из Бет-иль-Мтони. Их дом находился напротив того, где жили Холе и я. Как только эти двое поселились через улицу от нас, между Холе и Баргашем возникла нежная дружба, и Баргаш иногда стал проводить у нас целый день. Медже была обижена и сказала об этом при свидетелях, в результате чего между ней и Холе возникло суровое отчуждение. Кончилось тем, что они при встрече делали вид, что не замечают одна другую. Хотя я была рада, что не нахожусь ни на чьей стороне в этой новой ссоре, рассерженные сестры все же втянули меня в нее одними лишь своими разговорами со мной. Моя близкая дружба с двумя моими племянницами, Шембуа и Фаршу, сблизила их с Баргашем, и они тоже вошли в наш союз. Они жили напротив нашего с Холе дома, а дом Баргаша был отделен от их дома узким переулком.

Главной задачей Баргаша было привлечь на свою сторону как можно больше знатных людей и племенных вождей. Арабы делятся на бесчисленное количество более и менее сильных племен, каждое из которых безоговорочно повинуется своему вождю. Поэтому естественно, что каждый принц стремится – открыто или, как бывает чаще всего, втайне – завоевать поддержку одного или нескольких таких вождей, чтобы иметь союзников, когда их помощь окажется нужна. Разумеется, в этих переговорах большую роль играют обещания повысить в должности. Ни одно племя никогда не покинет своего вождя, так велики верность и преданность арабов. Тот, кто умеет писать, пишет под своим именем название своего племени, и в мою полную подпись входит название маленького, но доблестного племени, к которому мы принадлежим, – лебу саиди. Сблизившись с несколькими местными вождями, Баргаш постепенно создал что-то вроде своего маленького двора, и это породило скандал. К тому же те, кто очень часто собирался в его доме, имели плохую репутацию: это было буйное и беспокойное сборище. Конечно, все достойные люди держались в стороне от его интриг и заговоров. Но все же нашлось много своекорыстных людей, разочарованных или жаждавших отомстить, которые были готовы помочь ему и десятки которых уже представляли себя назначенными на высокие должности или получившими тепленькое местечко или выгодные льготы; они думали о собственных интересах, а не об интересах своего покровителя.

Сторонников Баргаша становилось все больше, и план замышляемого восстания становился все определеннее. Если говорить коротко, они собирались захватить Маджида и провозгласить султаном Баргаша. В любом случае надо было готовиться к вооруженному столкновению. И они снова и снова сходились по ночам, до восхода луны или после ее захода, на сборища под председательством Баргаша. Повсюду царили лихорадочное возбуждение и всеобщее недоверие. Мы считали, что нас все время сторожат или выслеживают. Нам даже приходилось выполнять вместо служанок их работу, чтобы держать их подальше от себя и не позволить им узнать наши планы. Мы, женщины, перестали ходить в гости и редко принимали гостей. Напор Баргаша становился все заметнее и проявлялся все более открыто. Баргаш стал не каждый раз появляться на ежедневных приемах у султана и наконец заявил, что вообще отказывается на них бывать. А по традициям Занзибара это означало склонность к бунту против власти, и подданный, который упорно оскорбляет своего государя таким образом, подлежал наказанию. Теперь уже все должны были догадаться о враждебных намерениях Баргаша; правду говоря, он сам начал действовать так неутомимо, что сильно насторожил этим сторонников правящего государя и почти лишил себя надежды на успех своих планов захватить Маджида в плен.

Султан сделал последнюю попытку развеять мои заблуждения, пока не стало слишком поздно. Поскольку в этих обстоятельствах он не мог прийти ко мне сам, а я уже давно обходила стороной его дворец, он прислал ко мне с просьбой об этом одну из моих мачех, которую я любила. Он просил меня отказаться от участия в заговоре его врагов, которые просто используют меня и от которых я не могу ожидать никакой награды. Если же я по-прежнему буду упорствовать, я пожалею об этом, потому что в случае перестрелки мой дом не пощадят. Но еще до того, как я получила это предупреждение от своего благородного брата, я уже дала клятву верности Холе и претенденту на престол и чувствовала, что это торжественное обязательство меня связывает. Когда мачеха уходила от меня, по ее щекам катились слезы.

Хотя я была самой младшей из заговорщиков, из-за моего умения писать меня сделали чем-то вроде их главного секретаря, и я вела всю переписку с вождями. Тем не менее я была достаточно взрослой, чтобы чувствовать угрызения совести. Я вздрагивала от ужаса, когда мне приходилось заказывать пушки, порох и снаряды, которые убьют ни в чем не повинных людей. Но что я могла сделать? Нарушить свое слово и покинуть любимую сестру в час опасности? Нет, ни за что! Моя преданность Холе влияла на меня гораздо больше, чем все добрые чувства, которые я испытывала к ее брату. Он, сын абиссинки, очень талантливый человек, превосходит нас всех в проницательности и сообразительности. Он гордый, властный и надменный; трудно было не заметить в его характере склонность к насилию. Как мало его любили, видно по тому, что из всей семьи полностью перешли на его сторону только мы – четыре женщины и наш двенадцатилетний брат Абд иль-Азиз, находившийся под опекой Холе.