Читать книгу "Еврейский вопрос Ленину - Йоханан Петровский-Штерн"

Придуманный в Николаевскую эпоху имперский лозунг царской России «православие, самодержавие, народность» превратился при советской власти в пропагандистский лозунг «Ленин, партия, народ», где коммунистической партии отводилась роль национальной религии. Большевикам удалось склеить позвонки двух столетий, хотя они, вероятно, и не предполагали, что, заимствуя структуры и институты российской государственности у прежнего режима, они подписывают «пакетную сделку». И эта сделка предусматривала перетекание в советскую государственную систему особых методов большой политики, не имеющих ничего общего с коммунистической идеологией.

Один именитый историк между прочим заметил, что большевики «переняли националистическую нелиберальную русскоцентричную программу государственного строительства».[136] Как только Сталин идентифицировал население СССР с Советским государством, а не с революционным классом, он вымостил дорогу к постепенной замене классовой принадлежности на этнонациональную. Именно поэтому в 30-е гг. компартия заявила о главенствующем положении русских в сложной иерархии советских этнонациональных групп. Идею мировой социалистической революции к середине 1930-х благополучно похоронили — теперь краеугольной идеей коммунистического строительства стал лозунг о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране. Новый режим резко сменил ориентацию — с леворадикального интернационализма к новому советскому великодержавному шовинизму, каковой теперь стал основой государственной политики.[137]

Доминирующее положение русскости отобразилось в пропаганде и государственных символах. Гимн СССР начинался словами «Союз нерушимый республик свободных / Сплотила навеки Великая Русь». Великая Русь с ее унаследованными государственными институтами и здесь оказалась позвоночным клеем. Русификация советского народа и советского государства спровоцировала рост шовинистических настроений, усиление русского снисходительно-покровительственного (в действительности же — имперского) отношения к этническим меньшинствам, породив всенародную ксенофобию. И хотя этот процесс достиг апогея только после Второй мировой войны, он предопределил формирование кондово русской образности Ленина в середине 20-х гг.

Заполним бланк

Когда Ленин умер, был забальзамирован, помещен в раку и выставлен на обозрение, подобно православному святому, массы советских людей были поставлены перед выбором: кого выбирать ленинским преемником? Кто может и кто не может быть носителем государственной власти? Народ отдал предпочтение человеку русских черт и русских кровей.[138] Судя по сохранившимся документам, жители больших городов считали, что власть в большевистском государстве должна быть этнически русской.

Доклады агентов ОГПУ о реакции в стране на смерть Ленина свидетельствуют, что главным вопросом в выборе кандидата, с точки зрения населения страны, был вопрос этнонациональной принадлежности кандидата, а не его идеологические или профессиональные качества. Какими бы преданными коммунистами и классово сознательными большевиками ни были большевики еврейского происхождения, простые советские люди предпочитали Михаила Калинина и Алексея Рыкова Льву Каменеву и Льву Троцкому, потому что в народном сознании первые были русскими, а последние евреями.

Историк новейшей России справедливо отметил, что во время социальных катаклизмов на передний план в качестве главных организационных принципов выступают вопросы национальные. Агенты ОГПУ докладывали о массовой тенденции тех лет, характеризовавшей широкие общественные настроения: народные массы считали Ленина русским и отделяли его от других членов Политбюро, евреев по происхождению, боровшихся после его смерти за власть в государстве. С самого начала 1920-х, когда русскоцентричная партия большевиков выступила инициатором присоединения бывших имперских окраин к новому большому социалистическому государству, стало общим местом, что вождем партии и государства мог быть только русский.[139] Русскость Ленина помогла большевикам объединить все угнетенные народности и классы бывшей империи вокруг его иконического образа. Отныне приобщение к русской советской культуре (ассимиляция, на старорежимном языке) представлялось правильным политическим выбором, который демонстрировал преданность Ленину и ленинской политике государственного строительства. Романтическая ирония знаменитых строк Владимира Маяковского «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин» стала категорическим императивом в национальной политике ВКПб. Чтобы стать русским коммунистом и советским патриотом, необходимо влиться в великую русскую культуру вождя мирового пролетариата. Отрицание этого неписаного постулата приравнивалось к проявлению политической неблагонадежности.

В начале 20-х гг. большевики претендовали не только на руководство всем международным социалистическим движением, но также и на право распоряжаться его документальным наследием. ЦК партии выделил значительные суммы на фотокопирование архива Маркса и Энгельса, на приобретение рукописей основателей научного коммунизма, а также на покупку документов таких ведущих западноевропейских социалистов, как Гракх Бабеф, Август Бебель, Бруно Бауэр, Шарль Фурье, Людвиг Фейербах, Мозес Гесс, Поль Лафарг, Карл Каутский, Карл Либкнехт, Франц Меринг и Анри де Сен-Симон. ЦК партии основал Институт партийной истории (Ист-парт) для изучения истории большевиков — от утопического социализма до Маркса и далее, вплоть до европейской и русской социал-демократии.

Одновременно ЦК основал Институт Ленина и поручил сестре Ленина Анне Елизаровой-Ульяновой собрать материал для биографии создателя первого в мире социалистического государства.[140] В 1924 г. она приступила к работе в архивах Ленинграда. Просматривая собрание Департамента полиции Министерства внутренних дел, Елизарова-Ульянова наткнулась на послужной список Александра Бланка. Документы свидетельствовали, что он изначально был евреем из Староконстантинова, впоследствии перешел из иудаизма в православие, а затем стал врачом и государственным служащим. Елизарова-Ульянова сравнила новонайденные документы с лаконичными рассказами матери, Марии Александровны Бланк, о дедушке и только тогда поняла, почему она знала многих родственников со стороны отца и никого со стороны матери.