Читать книгу "Все как есть - Ирина Меркина"

Но стоило нам пересечь МКАД, как стало просторно. Уродливые постройки быстро убежали назад, и вокруг раскинулись поля с вылизанными поселками меж холмов и радостной зеленью перелесков. Я стала припоминать книжные сравнения аккуратных европейских деревень с грязными и покосившимися русскими избами. Зарубежные авторы объясняли эту разницу ленью и пьянством русского мужика, наши отсылали к монголо-татарскому игу. А теперь можно наглядно убедиться, что и в России способны жить чисто и богато, то есть последствия ига и пьянства мы уже преодолели.

CD-плеер у Володи в машине играл ретро, «Отель „Калифорния“». Брянский начал что-то рассказывать мне из истории этой песни, но сбился и смутился. А потом все-таки спросил:

— Ну и что за диета?

Я рассказала.

— А для чего это все? — не понял он.

— Для настроения. Ну и вес контролируется, потому что прежде чем что-то съесть, думаешь.

— Забавно. А я…

И тут его прорвало. Видимо, давно хотелось поделиться с кем-то историей своего похудания, но среди мальчиков такие разговоры не особенно приняты, а близко знакомой девочки у него не было. Это я сразу поняла по энтузиазму, с которым он стал описывать свое пребывание на специальном похудательном курорте. И этот факт — отсутствие близкой девочки — меня, конечно, порадовал, хотя не особенно удивил.

Его терзали какими-то запредельными методиками, о которых даже не всегда можно рассказать. Но самое интересное — это ампелотерапия, лечение виноградом. Дело в том, что в процессе похудания у него обнаружились всякие побочные болячки, связанные с лишним весом. И три разгрузочных дня он сидел только на винограде, полтора кило в день сочных кисловатых ягод и больше ничего нельзя, даже воды.

— Поверишь, к третьему дню я перестал выплевывать косточки, сгрызал их в порошок.

— Классная диета, — сказала я, вспоминая свой капустный супчик и прикидывая, сколько мог стоить курс такого лечения, где виноград был лишь составной частью.

— Первые полдня классно, а потом рот сводит и в животе урчит, — возразил Володя.

Тут мой живот тоже вспомнил, что надо поурчать. И я решила объявить привал.

— А как ты теперь относишься к гамбургерам? — спросила я, когда мы ели картошку в мундире, который я положила считать фиолетовым, и заедали уже честно фиолетовым салатом.

Брянский возмущенно фыркнул:

— В гробу я видал эти гамбургеры! Вообще хочу перейти на полное сыроедение. По-научному называется витарианизм. И вкусно, и полезно. Вот смотри.

Он протянул мне сорванный стебелек заячьей капусты, похожей не на зайца, а на диснеевского мышонка, только с тремя ушами.

— Чистые витамины! Ешь прямо у природы из рук. Все болезни разбегаются, и живешь дольше. Я вот читал…

Сейчас он вспомнит вегетарианца-долгожителя Льва Толстого, а потом перейдет к солнечной диете Анны Калинкиной!

Володя сжевал капустного мышонка, а я, воспользовавшись паузой, перехватила инициативу и поведала ему все, что знаю о сыроедении, а также о вегетарианстве. В частности, о том, что доктор Бергер, пропагандировавший растительную пищу как панацею от сердечно-сосудистых заболеваний и рака, умер в сорок лет от инфаркта миокарда, а я сама чуть не откинула копыта после маминой солнечной диеты, которую многие превозносят и которая, кстати, — то же самое сыроедение. Что, по статистике, только 30 % диет дают ожидаемый результат. Что если мы так преклоняемся перед природой, то не стоит забывать, что именно природа сотворила человека всеядным, иначе бы она произвела его от кролика или лошади. О том, как в детстве меня кормили одними фруктами и овощами, причем по преимуществу сырыми, а я видела во сне колбасу. И говорила тут во мне не испорченность вкуса, ибо я была невинное дитя, а сама природа. И что, в конце концов, не человек для диеты, а диета для человека, о чем многие фанаты различных систем начисто забывают. Видимо, во мне прорвались все накопившиеся с детства обиды, потому что Брянский посмотрел на меня удивленно и пробормотал:

— Ну вот, я тебя учить вздумал, а ты, оказывается, профессор.

Мы вернулись в машину и ехали мирно почти до самой Оки. Володя рассказывал, как он родился недоношенным и слабеньким, как в семье вечно переживали, что он плохо ест и много болеет, и пичкали его пивными дрожжами, слоновьими порциями черной икры и даже легендарным рыбьим жиром. А лет в десять он как начал пухнуть на этих дрожжах… В общем, знакомая история. А я смотрела на его круглые бицепсы под рубашкой и думала, удастся ли нам сохранить на все время путешествия чисто дружеские отношения, и если нет, то как он это себе представляет.

Впереди блеснула река. За мостом Володя остановился, и мы вышли из машины. Пейзаж был фантастический. Она, вся в сверкающих чешуйках ряби, походила на огромную, бесконечную змею, извивающуюся среди холмов. Стояла тишина, лишь за горизонтом гудел невидимый трактор. Кругом расстилались поля или луга, я в этом плохо разбираюсь, да и какая разница. Главное, что от ощущения простора хотелось запеть и взлететь.

— Как-нибудь приедем сюда вечером, — сказал Володя. — Здесь закаты должны быть классные. Я поснимаю.

Он и сейчас сделал несколько кадров каким-то навороченным цифровым аппаратом. На крошечном экранчике уменьшенный во много раз пейзаж выглядел глянцевым и ненатуральным, но я не стала говорить об этом вслух. Может, на фотографии будет по-другому. «Лендровер» двинулся дальше.

Мы миновали границу Московской области и лишь через несколько десятков метров обнаружили указатель, обозначающий начало Тульской. Между ними, очевидно, лежала нейтральная полоса с цветами необычайной красоты (что правда) и полным безвластием. У нас была карта, ее взял предусмотрительный Володя. Я бы, конечно, не догадалась. Мне казалось, что, как в Москве, язык доведет нас до домика тети Маруси — так звали бабушкину знакомую. Надо только время от времени останавливаться и спрашивать: а где тут деревня Филатово?

Спрашивать было некого. Свернув на боковую дорогу, мы оказались абсолютно одни в целом мире. Лес обступал нас со всех сторон, солнце плясало в верхушках сосен и берез. Изредка сквозь деревья просвечивала полянка, и мне показалось, что оттуда подмигивают яркие огоньки земляники.

— Слушай, давай погуляем? — взмолилась я, совершенно забыв о том, что день сегодня фиолетовый, с красной ягодой несовместимый. Но в руководстве к диете написано: если очень хочется…

— Да ты в деревне нагуляешься, — удивленно покосился на меня Володя. Ему не очень нравилась облупленная бетонка, и он хотел поскорее ее миновать.

— А вдруг там леса не будет! Смотри, какая прелесть!

Несмотря на нашу зарождающуюся дружбу, возражать мне он пока не умел. Мы свернули на обочину, припарковали джип и углубились в лес.

Земляники не было, хотя по сезону ей уже полагалось вылупиться. Зато были цветы — и еще сколько! — радостная зелень, мягкие тропинки и серебристые паучки на кустах. Мы шли то вместе, то расходясь, пропуская между собой ветвистые заросли, и мне ни разу не вспомнился магазин, который, казалось, был моей единственной вечной любовью и заботой. Наркодилеры, Алена, съемки, передача, брат Сашка, черепаха Леонардо и даже мама маячили где-то на краю сознания, как виденный в детстве фильм. Я даже не думала о том, что мы едем в то место, где могут что-то знать о бабушке, и что нам предстоит еще найти неведомую тетю Марусю, которая неизвестно как отнесется к моему появлению, да еще с сопровождающим. Сопровождающий мой молчал, что было очень кстати в прекрасном лесу. Тропинки кончились, и мы шли по траве, то мягкой, то колючей, и наконец попали на плантацию заячьей капусты, где Володя не мог не остановиться.