Читать книгу "Холокост. Новая история - Лоуренс Рис"

Одним из способов, которые учителя могли применять, дабы нивелировать разницу между евреями, какими их рисовала нацистская пропаганда, и евреями из плоти и крови, с которыми сталкивались их ученики в жизни, было акцентирование внимания на их двуличности10. Самый известный пример такого рода — детская книжка «Поганка» (Der Giftpilz)11. В первом рассказе сборника мать объясняет ребенку, что в лесу порой трудно отличить хороший гриб от ядовитого, и точно так же трудно разглядеть злостную природу евреев, особенно когда они пытаются маскироваться. Польза этого рассказа для пропаганды антисемитизма очевидна. Аналогия простая — евреи коварны, они только притворяются обаятельными и любезными, так же как ядовитые грибы в лесу подчас выглядят самыми привлекательными, но в действительности чрезвычайно опасны.

Таким образом, еврейство представляли как антитезис «немецкости». У истинного немца нет нужды скрывать свою истинную натуру, в то время как евреи испокон века камуфлировали присущую каждому из них двуличность. Если арийские ученики — лучшие, то евреи теперь представлялись как нечто ядовитое. В брошюре «Еврейский вопрос в образовании», написанной в 1937 году Фрицем Финком и сначала напечатанной в Der Stürmer, учителям рекомендовалось укреплять у учеников с самого детства надлежащее представление о евреях, и напоминалось, как это важно, чтобы молодые немцы все узнали о порочности и опасности еврея. Для Финка, инспектора школ, расовый, в первую очередь еврейский, вопрос был центральным в теории национал-социализма, которая становилась частью системы образования. Самый эффективный способ донести до учеников мысль, что с евреями не должно быть никаких контактов, утверждал он, — это ведение преподавания с научной точки зрения. Во главе табуна диких лошадей ведь никогда не встанет дикий кабан? Каждый вид держится своих и ищет вожака среди себе подобных. Дети должны как можно раньше усвоить, что животные естественным образом чувствуют, что для них лучше. И только люди извратили природу, когда посягнули на чистоту расы. «Лишь худшие представители разных рас смешиваются друг с другом, — писал Финк. — И далее плохое смешивается с плохим. Такая помесь получает худшие черты, присущие каждой расе. Учитель, который доносит эти мысли до своих учеников, без труда объяснит им значение Нюрнбергских законов. Дети не увидят в этих законах ничего, кроме возвращения к естественному, божественному порядку»12.

Гитлер понимал, что пропагандистам национал-социализма проще влиять на впечатлительных детей, чем на менее податливых взрослых. Взрослым может быть сложнее — но не невозможно! — примирить теоретическое понимание новой политики государства в отношении всех евреев с собственным личным отношением к знакомым евреям. Молодой офицер люфтваффе Карл Бем-Тетельбах, к примеру, имел все основания в 1935 году быть благодарным одному немецкому еврею. Бем-Тетельбах совершил аварийную посадку на поле, и помощь ему оказал работавший неподалеку еврей. Желая отблагодарить спасителя, летчик пригласил его на ужин и был удивлен, когда этот человек вдруг сказал, что он еврей, и спросил, не боится ли герр пилот общаться с евреями. Бем-Тетельбах ответил, что не боится — в конце концов, он ведь обязан ему жизнью. «Тогда я впервые понял, что с евреями может что-то случиться…» — вспоминает Бем-Тетельбах. Впрочем, дальше этой мысли дело не пошло. «Национал-социалисты, — говорит он, — утверждали, что в больших городах, особенно в Берлине, почти все юристы — евреи. И утверждение, что у нас слишком много юристов, было понятным. Тем не менее признать это не означало, что ты уже антисемит и готов убивать евреев. Ты можешь не быть с ними социально близок, можешь их не очень любить, но это не значит, что ты готов их уничтожать»13. Узнав о принятии Нюрнбергских законов, Бем-Тетельбах посочувствовал немецким евреям, но тем не менее он признает: «Это меня особо не беспокоило».

В 1930-е годы подобные чувства испытывали многие немцы, но они же были готовы согласиться, что евреи действительно имеют слишком много власти и влияния и этому пора положить конец — в министерстве народного просвещения и пропаганды свое дело знали. В руках Геббельса были все необходимые рычаги управления печатью, радио, кинематографом и другими сферами культуры. За счет сочетания в целях пропаганды демагогической риторики, умелой постановки массовых мероприятий и эффективного использования современной для того времени техники, прежде всего радио и кино, ему удалось опорочить в глазах немцев не только евреев, но и коммунистов, социал-демократов, а потом и служителей церкви… Если кто-то из немцев и испытывал неловкость, становясь свидетелем антисемитских эксцессов, он просто отводил глаза в сторону… В лучшем случае кого-то из знакомых евреев, с которыми сложились давние хорошие отношения, пока еще считали не такими плохими, как все остальные «эти».

Вожди национал-социализма обращали внимание немецкого народа не только на практические, как они говорили, аспекты еврейского вопроса вроде числа евреев-юристов в Берлине, но и на фундаментальную проблему расы. Диспропорциональность евреев, занимающихся юриспруденцией, была для них симптомом «болезни», тогда как расовая неполноценность являлась самой патологией. Даже рейхсминистр продовольствия Рихард Дарре говорил: «Нам нужно собирать лучшую кровь. Так же, как мы сейчас разводим ганноверскую породу лошадей от небольшого стада чистокровных жеребцов и кобыл, мы должны увидеть как результат такого же способа воспроизводства в следующем поколении чистую породу нордических немцев»14. Правда, одновременно обергруппенфюрер Дарре являлся начальником Главного управления СС по вопросам расы и поселения.

Такого рода заявления не только способствовали продвижению в массы яростного антисемитизма. Они помогали установить связь между ним и евгеникой — учением о селекции применительно к человеку, а также о путях улучшения его наследственных свойств, или, по нацистской терминологии, расовой гигиеной. Связь между расовой гигиеной и преследованием евреев на первых этапах существования Третьего рейха не была очевидной, но для нацистов обе эти идеи всегда являлись звеньями одной цепи. Национал-социалисты декларировали, что необходимо не допускать смешения еврейской и арийской крови, но одновременно считали, что слабейшим арийцам вообще нельзя разрешать производить потомство. В терминологии Рихарда Дарре, нельзя спаривать ганноверскую лошадь с лошадью низшей породы, как и здоровую ганноверскую кобылу с больным жеребцом.

Для Адольфа Гитлера мысль, что рожать детей должно быть позволено лишь здоровым арийцам, была очень важна. Он говорил об этом еще на партийной конференции 1929 года в Нюрнберге: «Из-за нашего современного сентиментального гуманизма мы прилагаем усилия, чтобы поддерживать слабых за счет сильных… Преступникам позволено размножаться, за дегенератами старательно ухаживают… Таким образом мы постепенно преумножаем слабых и убиваем сильных»15. Более того, Гитлер заявил: «Если бы в Германии появлялся миллион младенцев ежегодно и из них семьсот-восемьсот тысяч уничтожалось, конечным результатом стало бы увеличение числа сильных. Для нас самое опасное — отрезать себя от процесса естественного отбора». Идея, которую будущий фюрер предлагал в 1929-м, за четыре года до того, как стал канцлером, то есть возможность умерщвления семи-восьми из десяти новорожденных, в контексте проблемы, о которой мы говорим, имеет огромное значение. Для Гитлера создание этнического государства означает, в принципе, умерщвление огромного числа «слабых», и не только евреев.