Читать книгу "Опасная связь - Серж Жонкур"

– А как насчет твоей работы? Ты же не будешь меня убеждать, что там нет женщин, которые зарятся на твой зад? Сам ведь знаешь, что к твоим ягодицам так и тянет прикоснуться.

– В любом случае к ним никто не прикасается. Если серьезно, я этого даже не сознаю!

– Так на твоей работе есть женщины?

– Знаешь, моя работа на самом деле не облегчает встречи.

– А чем ты занимаешься?

– Взысканием долгов.

Она посмотрела на него с удивлением, которое ему не удавалось истолковать.

– А в чем дело, тебя это шокирует?

– Вовсе нет. В общих чертах как это происходит?

– Просто. Я забираю деньги людей, которым они по-настоящему нужны, у других людей, которым они нужны еще больше. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Да, очень хорошо понимаю.

Она еще никогда не видела, чтобы Париж проплывал перед ней вот так, прямо перед глазами. И в такси, и в представительской машине с шофером она обычно сидела сзади, а не рядом с водителем. Они с Ричардом оба отказались держать личную машину, никто из ее знакомых в Париже уже не пользовался собственным автомобилем, так что ей никогда не доводилось видеть этих открывающихся с первого сиденья зданий и улиц. У нее опять появилось странное ощущение, в котором к беспокойству из-за того, что она сидит рядом с этим мужчиной, добавлялся тайный страх солгать самой себе, утаить свои задние мысли. Она ему всего лишь сказала о предстоящей встрече, но сопровождать ее предложил он сам. Правда, она сразу же согласилась, даже не зная почему, из-за нахальства или слабости.

Бытует мнение, что другими интересуются, лишь когда хотят воспользоваться ими. Разумеется, она лгала себе, наверняка лгала, но для нее выгода была огромной. Отправляясь на эту встречу с Людовиком, она убеждала себя, что его присутствие успокоит ее, что он, быть может, поможет ей, ведь благодаря своей профессии он имел привычку к затруднительным ситуациям, умел угадывать разные подвохи. Но главное, попросив его пойти вместе с ней, разумеется, не признаваясь ему в этом, она оправдывала присутствие этого незнакомца в своей жизни: если однажды их застанут за разговором во дворе дома или в другом месте, то она будет не с посторонним человеком и не с вероятным любовником, а с человеком, который оказал ей помощь.

– Аврора, ты что, боишься?

– Чего боюсь?

Как только они покинули автостоянку на площади Бастилии, Аврора вцепилась в ручку над окном у пассажирского сиденья и держалась за нее, словно была какая-то опасность.

– Подвеска жестковата, на брусчатке немного трясет, верно?

– Нет, нет, твоя машина просто замечательная, только она немного… хм… а почему ты выбрал такую маленькую?

Людовик не хотел говорить, что эта «Твинго» раньше принадлежала его жене, что у этой машины есть своя история и что ему не удалось избавиться от нее. Он сохранил эту малолитражку, потому что она была практичной, и никогда не пользовался ею в Париже, кроме нескольких редких вечеров, чтобы съездить выпить пива с коллегами в более оживленных кварталах. В основном он ездил на ней к родителям – шестьсот километров по автотрассе, опустив стекло и высунув локоть наружу, потому что с воздухом и гулом, который врывался в салон, он был уверен, что никогда не превышает ста тридцати в час. Ехать с открытым окном было для него гарантией того, что он не перейдет границу. Он знал себя, с мощной машиной было бы слишком большим искушением помчаться по асфальту отдающихся ему среди ночи автотрасс, воспламенить инжекторы. Но по-настоящему импульсивные люди – это те, кто умеет сдерживать себя. Так говорят регбисты всякий раз, когда кто-нибудь из них слетает с катушек. Ему приходилось постоянно подавлять желание хватить лишку, будь то с алкоголем, машиной, мотоциклом, со всем, что пьянит, все это ему надо было держать под контролем. Если ты целых пятнадцать лет занимался контактным спортом, если с детства привык толкаться и ловить других, хватать их в охапку или сшибать с ног, трудно бывает вот так, ни с того ни с сего вдруг остановиться и в один прекрасный день перестать это делать, и направить все силы, которые в это вкладывал, на что-нибудь другое. Даже в сорок шесть лет проблемой для него было постоянно управлять нервным импульсом, подавлять агрессивность, а главное – избегать всяких «заменителей», будь то алкоголь, еда или искушение пойти навстречу опасности.

Аврора позволяла себя везти. Когда она сидела позади Ричарда на скутере, ей всегда было не по себе, особенно когда он безостановочно лавировал, и к тому же шлем изолировал ее от всего: звуков, запахов, гасил все. Людовик ехал небыстро, у него были четкие жесты, никаких рывков и толчков.

– Может, лучше сказать, что ты мой друг и просто меня сопровождаешь?

– Знаешь, думаю, этот тип не вчера родился. Не беспокойся, представь меня как консультанта со стороны, и все пройдет, не будет же он моей биографией интересоваться!

Всю ночь шел дождь, машина явно с трудом слушалась руля. Улица Риволи текла, словно тяжелый лавовый поток, смирившиеся водители опаздывали, но сразу за площадью Конкорд точно на оси Елисейских Полей впереди появился удивительный просвет. На самом краю горизонта прямо из облаков прорастали небоскребы, солнце отражалось в этих мириадах стекол, отбрасывая пронзительные отблески, а те сверкали, словно пучок воздетых к небу искрящихся клинков. Дефанс – это совсем другой город, ирреальный и прямолинейный, Аврору это место ужасало, от одной только мысли поехать туда она падала духом, и сама она в одиночку никогда бы туда не сунулась. Тем более что Кобзам был крепкий орешек, жесткий, уверенный в своей силе и никому подарков не делал. Со своими бутиками и корнерами, разбросанными по всему свету, которых было больше двух сотен, он знал, что от него никто никуда не денется, а для Авроры это была единственная настоящая входная дверь на азиатский рынок. И все бы хорошо, но имелась одна проблема: вот уже более трех месяцев он должен ей девяносто две тысячи евро.

Она знала, что Людовика Кобзам не испугается, просто она больше не хотела, чтобы он принимал ее за дуру, которая выдала ему авансом свои изделия, тысячу двести штук с условием оплатить их в течение девяноста дней – прекрасная белая гусыня, доверчивая простушка, отдавшаяся ему, связав себя по рукам и ногам. Это и мучило ее больше всего: что ее приняли за набитую дуреху, за легкую добычу, а она даже не может высказать это в лицо. По крайней мере, с Людовиком она чувствовала себя способной это сделать, потому что Фабиан насчет этой истории что-то темнил и больше не желал, чтобы ему говорили о Кобзаме.

Но как только они оказались в глубоком подземном паркинге, все переменилось: проходя через эти населенные спящими автомобилями подземелья, Аврора задумалась, не совершает ли она огромную глупость, однако было уже слишком поздно. Людовик больше ничего не говорил, по-прежнему был здесь, но безразличный или сосредоточенный – она не понимала. В конце концов, она знала его даже меньше, чем Кобзама. С Кобзамом все было ясно, это был пройдоха, аферист, разновидность дистрибьютора, занявшего такое место, что его никак не объехать, и сделка с которым предполагала свою цену. Но кто такой на самом деле Людовик, ей было совершенно неизвестно, и в свете этого она понятия не имела, на какой риск идет, привлекая его к своему бизнесу. Они вызвали лифт, он ехал к ним безумно долго, Людовик улыбнулся ей, но и словом не обмолвился. Заходя в кабину лифта, взял ее за руку. Она представила себе Айрис и Ноя, которые после катастрофы с водонагревателем только и говорили об этом соседе, видевшемся им добрым великаном-спасителем, и постоянно спрашивали ее, когда он зайдет их проведать – верный знак того, что инстинктивно они его приняли, считали своим и не опасались.