Читать книгу "Джульетта стреляет первой - Сергей Литвинов"

Беглянка тоже оглянулась, увидела погоню – и припустила бегом.

Медсестры (или кто они были) одышливо прибавили шаг. Но сумасшедшая двигалась гораздо быстрее. И тогда одна из дам в униформе крикнула Татьяне:

– Держите ее! У нее нервный срыв!

– Они врут! – завопила в ответ женщина в черном. – Они убийцы!!!

Таня размышляла недолго. Легко догнала истеричку, схватила. Та отчаянно вырывалась, лягалась, брызгала слюной. Вопила:

– Они всех убивают! И меня убьют.

Садовникова с облегчением передала женщину запыхавшимся медсестрам.

Одна из них горячо поблагодарила.

Вторая добавила:

– Простите за неудобства. Пациентка потеряла ребенка. У нее нервный срыв.

– Я не теряла-а! Вы убили его!!! – в отчаянии выкрикнула несчастная.

Медсестра не изменилась в лице. Виновато произнесла:

– Ей назначено лечение и строгий контроль. Но охранник не уследил.

– Я все равно убью себя! – вырывалась, вопила в ночной тиши чилийка.

– Я должна помогать, – виновато улыбнулась сотрудница.

И обе весьма грубо поволокли женщину за собой.

Истошные крики резко оборвались. Таня пригляделась: несчастной засунули в рот платок.

Жесткие методы.

Она проводила уходящих взглядом. Когда те завернули за угол, кинулась вслед. Идут в сторону клиники Кикина.

Короткими перебежками, ощущая себя шпионкой, Садовникова проследовала за дамами до лечебного корпуса.

Женщину втащили внутрь. Дверь захлопнулась.

Потеряла ребенка. Впала в депрессию. Обычное вроде дело.

Но клиника Кикина, говорят, чуть не лучший роддом во всей Южной Америке. Детская реанимация, отличные врачи – и вдруг не смогли спасти? А почему бедолага кричала, что ребенка она продала?

«Тань! Тебе-то что за дело?» – взмолился внутренний голос.

Но дома первым делом открыла поисковик – Интернет, по счастью, сегодня работал неплохо.

Чего искать?

Ссылками на профессора Кикина Всемирная паутина не побаловала. Сплошная древность – диссертация, защищенная еще в прошлом веке, назначение заведующим кафедрой в особенно далеком отсюда Воронеже. Последняя публикация появилась целых пять лет назад (доктор принял участие в европейском конгрессе по новейшим методикам омоложения). Статья в Википедии тоже выглядела чрезвычайно куце: «Биолог, врач, активно экспериментировал со стволовыми клетками. В 2002 году запатентовал рецептуру омолаживающего крема, в 2004-м налажен его выпуск, в 2005-м производство остановлено».

В другом источнике Таня и причину нашла – у некоторых потребительниц крем вызывал жесточайшую аллергию. Образовалась инициативная группа, провели экспертизу, подали иск в суд – и завод немедленно прекратил производство.

Куда после фиаско делся Кикин и чем зарабатывал на жизнь, Интернет умалчивал.

Однако сейчас профессор, безусловно, не бедствовал.

И сам великий Максимус прибегает к его услугам.

«Зачем Кикину родильный дом, мне объяснили. Человеческая плацента для омоложения эффективнее, чем коровья. Но имеет ли он право роды принимать?»

Таня забралась в совсем уж дикие дебри, едва глаза не сломала – просматривала список выпускников провинциального мединститута. Но выяснила. Специализация Кикина – терапевт. Никаких ординатур или переподготовки по акушерству не проходил.

Однако к нему охотно едут на роды.

Иногда, правда, дети умирают.

Садовникова оторвалась от компьютера. Вышла на террасу.

Два часа ночи. Океан сегодня смирен, подрыкивает беззлобно далеко внизу. Будто уговаривает – прыгнуть, прийти в его лоно. Хорошо, что самоубийцу вовремя остановили. Дойди та до обрыва, не удержалась бы.

Медсестры сказали: «Женщина потеряла ребенка».

Но сама несчастная кричала: «Я Иуда. Я его продала».

Может, Кикину на опыты продала?!

Таню передернуло.

Снова кинулась к монитору, начала искать. Ничего похожего. Гадостей хватает. В Китае едят абортированные плоды. В России одно время гремело: беременные женщины приходят на УЗИ, им врут, что ребенок мертвый, и направляют в операционную. Но там речь шла – Садовникова по нескольким источникам проверила – о плодах от пятнадцати до двадцати пяти недель. Кровь, пуповину, стволовые клетки эмбрионов использовали в косметологии. Но полностью сформировавшиеся младенцы – живые ли, мертвые – никого, кроме совсем уж безумных каннибалов, не интересовали. Нигде и никогда.

Получается, несчастная женщина все-таки бредила?

Или Кикин придумал что-то абсолютно новаторское?!

«Если полезу в это – сама полечу с обрыва. Причем не по собственной воле».

Но Таня уже знала: она не успокоится.

И следующим утром – оно после ночных бдений наступило почти в полдень – первым делом позвонила Анжеле. Спросила весело:

– Ты когда ко мне рисовать придешь?

– Да хоть сегодня, – радостно отозвалась художница. – Я все жду, жду, когда ты меня позовешь.

* * *

Анжела шлепнула на синь моря белую кляксу. Сообщила Татьяне:

– Это будет парус одинокий.

– Чего? – Садовникова оторвалась от лэптопа.

Вообще-то она не выносила, когда отвлекают. Если кипел творческий процесс, запиралась в кабинете, отключала телефоны.

Но Анжела была ей нужна. Раз та в отношениях с Кикиным – обязательно хоть о чем-то, да проболтается. Пока, правда, все разговоры о гражданском муже художница пресекала, но Таня не сомневалась: она сумеет свою новую подругу разговорить. Со временем. Спешить им некуда.

Да и вообще на острове совсем другой стиль жизни.

В Москве за одиночество приходилось биться. А тут, в домике на вершине горы, и так тоска, один ветер завывает. Редкий гость, если доползет до вершины ее горы, будет пьян. Или навязчив – как Марк. Анжела со своим мольбертом оказалась куда более приемлемым вариантом. Сидит себе в уголке террасы, бурчит безобидно под нос: «Ну почему Айвазовский мог, а я нет?»

Всегда – коли Тане придет охота – готова поболтать. Щедро снабжает сплетнями. И к алкоголю – большая здесь редкость – почти равнодушна.

А еще ее можно использовать как миниатюрную фокус-группу. Таня тестировала на художнице новые идеи, тексты и получала весьма толковые комментарии.

Таня – в рамках своей рекламной кампании – даже уговорила пампушку вместе бегать по утрам. Анжела, совсем непривычная к спорту, задыхалась, еле плелась, ворчала и жаловалась. Садовникова несколько раз порывалась бросить неповоротливую художницу и умчаться вперед. Но удерживалась. А когда вместе одолели – за полчаса! – целых три километра, Анжела плюхнулась на лавочку и заявила: