Читать книгу "Грузия - Ольга Комарова"

Женя встает, он ловит ее за руку.

ДИМКА. А?

ЖЕНЯ. Я здесь живу.

ДИМКА. Давно?

ЖЕНЯ. Нет.

ДИМКА. В качестве моей вдовы?

ЖЕНЯ. В качестве матери твоего сына.

ДИМКА. А разве он у меня есть? Что-то не помню такого.

ЖЕНЯ. Нет, так будет. Дело нехитрое.

ДИМКА. Если ты здесь недавно, значит, еще не успела привыкнуть и не будешь очень переживать от того, что тебе придется в скором времени отправиться восвояси.

ОЛЬГА. Дима! Как ты себя ведешь!

НИКОЛАЙ. Поскольку я сильно сомневаюсь в том, что имею дело с призраком, у меня есть к тебе два вопроса: где ты был? и — кого мы похоронили?

ДИМКА. Вам лучше знать, не я же его хоронил. А что касается меня, то я был у женщины. (Жене.) Слышишь, ты?

ЖЕНЯ. Какой ты небритый…

ДИМКА. По документам я вообще покойник. Надеюсь, вы не забыли сегодня посетить мою могилу?

ОЛЬГА. Ты пьян.

ДИМКА. Это такое пьянящее ощущение — быть хладным трупом!

НИКОЛАЙ. Сядь, Дмитрий. Я повторяю свой вопрос: кто этот человек, который выбросился из окна вместо тебя?

ДИМКА. Это ее бывший любовник.

ЖЕНЯ. Мой?

ДИМКА. Да нет же, той женщины, но может быть, когда-то и твой тоже.

НИКОЛАЙ. Как же вас могли перепутать?

ДИМКА. Он примерно одного роста со мной, одеты мы все почти одинаково, а лицо, сами знаете, так было изуродовано, что узнать, кому оно на самом деле принадлежит, было невозможно.

НИКОЛАЙ. Но ведь он выбросился из твоего окна.

ДИМКА. Да.

НИКОЛАЙ. Ты был при этом?

ДИМКА. Да, я бросил все, как было, и мы с ней убежали.

ОЛЬГА. С Женей?

ДИМКА. Нет — с той женщиной.

НИКОЛАЙ. Но ведь не ты его убил?

ЖЕНЯ. Да успокойтесь вы с убийствами, слышите? Никто, никто никого не убивал.

ОЛЬГА. Господи… Как звали-то его?

ДИМКА. Понятия не имею.

ОЛЬГА. А как он попал к тебе в комнату?

ДИМКА. Должно быть, хотел ее уличить. Я не стал выяснять подробностей, не до того было. И зачем он вышел в окно, а не в дверь, тоже не знаю. Во всяком случае я ему указал на дверь.

ОЛЬГА. Дима, миленький, что ж ты натворил-то…

ДИМКА. Мама, а что? Я здесь буду жить. Женька, наверное, заняла мою комнату — буду спать в гостиной, на диване. Как хорошо — теперь хоть война, хоть потоп — меня никто ни о чем не спросит. Я ведь похоронен. И плита есть на могиле, да? И крест? Все — на мне поставили крест — мое место в Красной гостиной.

ЖЕНЯ. Шкатулка закрыта, ключ потерян. Принимайте назад своего покойничка. Это такой уютный гробик, обитый изнутри красным бархатом. Лень в квадрате, в кубе, в коробочке.

ДИМКА. Отец, пусть эта рыба со мной не разговаривает.

ЖЕНЯ. Сначала ты вылез из могилы, потом, чего доброго, запросишься назад в материнскую утробу? Трус. Лжедмитрий.

НИКОЛАЙ. А на что вы жили… с той женщиной? Ее-то ты хоть помнишь, как зовут?

ДИМКА. Помню, но вам не скажу. А на что жили — ну, она что-то зарабатывала, я ей помогал, да нам много и не надо было.

НИКОЛАЙ. А зачем ты сюда пришел?

ДИМКА. Пришел.

ЖЕНЯ. Правильно. Вот, Николай, ваши дети живут здесь, живут, и, даже становясь мертвецами, приходят сюда гнить. Вот. Это все ваше, родное. Кормите теперь райскими яблочками избалованного сорокадневным пребыванием на том свете сына.

НИКОЛАЙ. Женя, вот тут вы несколько перестарались — вы готовы и его выставить за дверь.

ДИМКА. А почему она так уверена, что сама останется здесь?

НИКОЛАЙ. Я думаю, вам надо все-таки поговорить. Пойдем, Оля.

Они уходят.

ДИМКА (им вслед). А где Маша?

ЖЕНЯ. Спит, накачанная наркотиками. Пока ты радовался избавлению от прозы жизни, она тоже даром времени не теряла.

ДИМКА. Твоя работа?

ЖЕНЯ. Скорее — твоя лень.

ДИМКА. Добилась своего?

ЖЕНЯ. Чего — своего?

ДИМКА. Места в жизни.

ЖЕНЯ. А ты? Избавился наконец от недочеловеческого одиночества?

ДИМКА. Как ты смеешь меня ненавидеть?

ЖЕНЯ. Я тебя не ненавижу, а вовсе не вижу. Не надо было столько плакать — я тебя предупреждала. Вот и выплакал все глаза, а заодно и душу.

ДИМКА. Тебя послушать — у меня души никогда и не было.

ЖЕНЯ. Да не слушай ты меня!

ДИМКА. Кто ж станет слушать кошку, которая больше всего на свете любит греться на солнышке.

ЖЕНЯ. Может, ты знаешь что-нибудь выше и краше настоящего комфорта? Так поделись.

ДИМКА. Из тебя получилась бы прекрасная одинокая старуха.

ЖЕНЯ. Конечно, что может нарушить уединение женщины, которая по глупости влюбилась в человека, у которого за душой нет ничего, кроме того же самого комфорта, иначе говоря, дома, который построил — кто? — не он.

ДИМКА. Скажи еще — по неопытности.

ЖЕНЯ. Ах, мой ангел… Мы с тобой столкнулись лбами на пути в разные стороны: ты у меня был последним мужчиной, а я у тебя — наоборот — первой женщиной. А ты хотел, чтобы я, еще не зная даже тебя, жила бы, добрая и добродетельная, ждала спокойненько, когда ты выйдешь наконец из ребяческого возраста, уморишь своего папу и найдешь меня, чтобы увести с собой? Добрая и добродетельная одинокая старуха встречает высокородного пилигрима, вернувшегося по весне из Святой Земли. Престарелый наследник получает наконец отцовскую корону, а весеннее солнце растапливает тем временем замороженное за зиму и дышащее снежной свежестью лицо прекрасной дамы, и оно становится ноздреватым и морщинистым, а потом вовсе исчезает, и остается кошка, которая греется, греется на солнышке, получая, как заслуженный пенсион, свою долю животной радости. Вот тебе и сюжет для сказки — совсем не как у твоего отца. Совсем по-другому.

ДИМКА (еще в пальто, садится). Ты раньше так со мной не говорила.

ЖЕНЯ. И ты вел себя иначе, правда? Лихо притворялся, будто все здесь твое, а оказалось — отцовское. Напичканный сказками и воспоминаниями обо всех рождественских гусях, съеденных тобою за всю твою долгую и праведную жизнь в стенах Красной гостиной, которая для тебя не больше, чем сарай с гусями, — самозванец!