Читать книгу "Сиамцы: повесть - Андрей Жвалевский"

И только накануне родов, когда Чингиз вез жену в «семерку», он вдруг признался, что мечтает о девочке. Альбине в тот момент было наплевать, но в память эта информация запала.

Родила она удачно, сама, без кесарева.

Но что-то в этот момент разладилось в гормональной системе Альбины.

— Прогестерон у нее упал, прикинь! — Чина был не в состоянии усидеть на своем месте спокойно, принялся кататься в офисном кресле туда-сюда. — Я после того случая все гормоны выучил… А тогда…

А тогда он был молодой и горячий. Узнал, что сын родился, — тут же забыл, что мечтал о дочке. Угостил всех друзей. И знакомых. И малознакомых. Под утро вышел на улицу, отлавливал случайных прохожих, которые спешили на первую смену, — наливал им. Его пытался задержать милицейский патруль — напоил и милиционеров.

Заскочил домой, чтобы принять душ и переодеться. Сел на секундочку в кресло, чтобы передохнуть… и вскочил в холодном поту уже в начале двенадцатого! А приемное время в больнице начиналось с одиннадцати! В телефоне обнаружил восемь пропущенных от Альбины, пытался перезвонить — жена бросала трубку.

Чингиз на такси (хватило мозгов на своей не ехать) домчался до роддома, по пути купив букет размером с дирижабль.

Альбина в приемный покой спуститься отказалась, только передала какие-то ненужные вещи. Звонки по-прежнему сбрасывала.

— Ну, я убедил меня пропустить, — сказал дядя Чина, глядя в сторону. — Нет, никого не убил, хотя идеи такие возникали. И вот вхожу я к своей суженой…

…Суженая встретила его холодным молчанием. Чина был женат уже не первый год, он знал, что нужно просить прощения и признаваться в бесконечной любви. Упал на колени, попросил, признался. Альбина — в слезы.

«Ты с ней ночь провел, да? — кричала она, не стесняясь соседок. — Воспользовался моментом, когда никто мешать не будет?»

У Чингиза от изумления дар речи пропал. У него, кроме Альбины, ни одной женщины не было… Во всяком случае, после свадьбы. Он попытался это объяснить.

«Это ты мне отомстил так? — продолжала психовать Аля. — Потому что я тебе не дочь, а сына родила?»

Услышав откровенный бред, Чингиз совершил стратегическую ошибку — разозлился на только что родившую женщину. Что-то такое резкое ей сказал. Даже голос повысил. Началась истерика: «Ты меня никогда не любил! Ты мне врешь!» Он честно пытался успокоить, обнять — Альбина рыдала и отбивалась, как дикая кошка.

Тогда он прибегнул к железному, как ему казалось, аргументу. Сказал: «Успокойся, это для ребенка вредно». В ответ он услышал страшное: «Это не твой ребенок! Уходи! Ненавижу тебя».

В этом месте рассказа Геула удивленно встряхнула головой: Костя был вылитый папа. Не такой мощный, но черты лица, движения, походка…

— Да врала, конечно, — вздохнул Чингиз, продолжая терзать кресло. — Но в тот момент меня как молотком по голове шарахнули. Короче… я ушел.

Следующих суток он не помнит. Нет, ни капли не выпил, просто человеческая память милосердна. Через день собрался с духом, пошел расставлять все точки над «i». Альбина встретила его неживым взглядом. На все вопросы отвечала: «Да», «Нет», «Не знаю». Самое главное — что Костя не от него — подтвердила.

— Я сидел, — рассказывал дядя Чина, — и прикидывал, где жить буду. Квартиру, понятно, я бы Але с ребенком оставил. Что-то такое сказал… А Альбина вдруг: «Я от ребенка отказываюсь».

Чингиз пытался уговорить ее отдать сына ему. Альбина повторяла, как механическая шкатулка: «Это не твой ребенок, у тебя нет на него прав».

— Я плакал, обещал озолотить ее. Почку продать собирался, — говорил дядя Чина, и амплитуда его поездок на кресле становилась все больше. — Можешь себе представить?

Геула не могла. То есть представить дядю Чину, который ради тети Али продает почку, — запросто. Но плачущего дядю Чину…

— Шел от нее по коридору как пьяный. Ничего не видел… И тут меня догоняет Лиза.

Лиза как ни в чем не бывало взяла его под руку, попросила проводить до палаты: «А то мне тяжело». Он, конечно, проводил. А она его заманила внутрь и показала Костю. Чингиз его сразу узнал. И Лиза сказала, что он вылитый отец. И что Альбину сейчас слушать не стоит, она после родов не в себе. У нее шок. И прогестерон упал. И надо немного потерпеть и поддержать. Сказала, что будет вставлять Але мозги на место, что будет держать Чину в курсе. Мобильника у нее тогда еще не было, она каждый вечер звонила с поста медсестры и докладывала что и как.

— Неделю она была для нас как мать Тереза, — говорил Чингиз. — А через неделю у Альбины мозги на место вернулись. И прогестерон, чтоб его, чутка поднялся…

Дядя Чина с чувством оттолкнулся от стола, кресло врезалось в подоконник и с грохотом развалилось. Геула испуганно вскочила.

— Все нормально, — прокряхтел Чингиз, поднимаясь, — давно хотел эту рухлядь поменять. Да… Так вот… Мы, конечно, помирились. Лизу благодарили как бешеные. Предлагали ей… что угодно, она только отмахивалась. Я к врачу пошел, чтобы узнать, может, дочке ее чем помочь. Тут нам врач и рассказал про тебя… Что ты не жилец… прости.

Дядя Чина бесцельно попинал обломки кресла и сказал, глядя на них:

— А она нас мирила, понимаешь? У нее ребенок умирает, а она с нами носится, сопли нам вытирает. Я никогда раньше не думал, что так вообще бывает… Я никогда в жизни больше себя таким дураком не чувствовал. Я ее спрашиваю, чем, мол, помочь. А она молчит. Чем помочь… Чем помочь человеку, у которого ребенок при смерти… Это такое бессилие, ты не представляешь. И такое счастье сейчас знать, что теперь я помочь могу! И буду!

Геула промолчала.

— Вали отсюда, короче, — проворчал дядя Чина. — Мне порядок наводить надо, кресло заказывать. Куча дел!

Геля направилась к двери.

— И запомни, — сказал Чингиз, — если кто-то чего-то тебе делает, то не ради тебя, а ради себя.

Геула остановилась, удивленно посмотрела на дядю Чину.

— Или он от тебя что-то хочет получить… — продолжил он. — Тогда это авансовый платеж. Или расплачивается за то, что ты для него сделала. Тогда это проценты по кредиту. По кредиту всегда больше платить приходится.

— А моя мама? — спросила Геля. — Когда она вас мирила, чего от вас хотела?

— Ничего! — сердито ответил Чингиз. — Вот поэтому я ей свой долг еще долго выплачивать буду. Все, иди!

— Я хотела… — раздался вдруг голос Лизы.

Чингиз с Гелей синхронно обернулись. В дверях стояла заплаканная мама.

— Я хотела отвлечься. Если бы не вы, я бы тогда сошла с ума.

— Не дуры мне галаву́![28] — сказал Чина на чистом белорусском. — Отвлечься она хотела… Все б так отвлекались! Ты работать собираешься?