Читать книгу "Мик Джаггер - Филип Норман"

По понятиям тех времен, бросить учебу в одном из лучших университетов страны, отказаться от дальнейшей карьеры и погрузиться в неустойчивый, неприятный и сплошь пролетарский мир поп-музыки — чистейшей воды безумие. В возмущенных тирадах его родителей — особенно говорливой и социально ориентированной матери — звучало то, что он и так прекрасно понимал: экономистам и юристам до конца жизни гарантирована высокооплачиваемая работа, а карьера среднестатистического поп-музыканта длится плюс-минус полгода.

Как-то под вечер, когда «Стоунз» выступали в клубе Кена Кольера в Сохо, Мик сказал Крисси, что принял решение и бросает ЛШЭ. «Мне показалось, он не очень мучился, — вспоминает она. — И со мной ничего не обсуждал, правда мое мнение мало что значило бы. Помню, его отец ужасно расстроился. Мать, само собой, тоже, но вслух говорили только, что „Джо очень расстроен“».

Решение далось Мику легче, когда выяснилось, что оно обратимо. В последнее время учился он спустя рукава, но ЛШЭ разглядела в нем нечто особенное и с типичной для этого вуза либеральностью готова была считать профессиональную карьеру в «Стоунз» этаким творческим — академическим, как сказали бы мы сейчас, — отпуском. После «на удивление простого» собеседования с секретарем ЛШЭ, вспоминал Мик позже, его отпустили без всяких порицаний и финансовых санкций, заверив, что, если со «Стоунз» не сложится, он всегда может вернуться и доучиться.

То был не самый подходящий момент ввязываться в конкурентную борьбу за внимание британских слушателей поп-музыки. Дождливым летом 1963-го «Битлз» превратились из просто подростковых кумиров в объекты общенационального и межпоколенческого психоза — битломании. Жизнерадостное ливерпульское обаяние стало идеальным противоядием от грязнейшего скандала с Профьюмо,[90] самой гнусной современной секс-сенсации; «Битлз» день за днем появлялись в заголовках — их чудны́е (но гигиеничные) стрижки, истерические вопли залов и припев «yeah, yeah, yeah» с их последнего и крупнейшего сингла «She Loves You». Их поминали политики в парламенте, их анализировали психологи, священники читали о них проповеди, историки искали более ранние прецеденты в Древней Греции и Древнем Риме; даже такие авторитеты, как критики классической музыки в «величайшей народной газете» «Таймс», анализировали зарождающийся сочинительский талант Джона Леннона и Пола Маккартни — серьезно, будто Моцарта и Бетховена.

«Битлз», как никто, способствовали тиражам британской прессы, которая до той поры вспоминала о поп-музыке и ее слушателях, разве что желая раскритиковать или излить желчь. Поэтому на Флит-стрит негласно уговорились ничего плохого о «Битлз» не писать и оберегать их по возможности дольше. Еще год не успел закончиться, а они уже стали хедлайнерами престижной телепрограммы «Воскресный вечер в „Лондонском палладиуме“»[91] и почтительно склонили волосатые головы пред королевой Елизаветой и королевой-матерью на Королевском эстрадном концерте.[92]

«Битлз» ходили в «Палладиум» и на встречу с королевой, а «Роллинг Стоунз», располагавшие одним полухитом, играли себе по мелким блюзовым клубам, а порой на дебютантских балах за гонорар от 25 до 50 фунтов. «Битлз» окружало все больше полицейских и охранных кордонов, а «Стоунз» выступали на расстоянии вытянутой руки от слушателей. Среди поклонников последнего созыва была уимблдонская школьница Джеки Грэм, будущая глава пресс-отдела крупнейшего британского издательского дома. Пятнадцатилетняя Джеки документировала развитие своей одержимости двадцатилетним Миком в дневнике, где — как в «А вот и гости!» Дейзи Эшфорд,[93] но с поправкой на 1960-е — сочетаются зоркая проницательность и невинность ушедших времен:

Какой класс!.. Только что видела «Роллинг Стоунз», и это чума! Мик Джаггер лучше всех. Высокий [sic], очень-очень худой, ужасно длинные волосы, шикарен! В рубашке, коричневом шерстяном галстуке, который он снял, коричневых вельветовых брюках и мягких замшевых полусапожках. Он (мне так упорно казалось) все время смотрел на меня — я была прямо перед ним, так что куда ему было деваться, — и я прямо не понимала, что делать! Кит Ричард красавчик, но держался в стороне, человеком казался, только когда у него порвалась струна на гитаре. На нем были очень длинные и узкие серые брюки, рубашка и черный кожаный жилет. У Брайана Джонса красивый цвет волос, и вообще он довольно милый. Билл Уаймен так себе. У Чарли Уоттса довольно интересное лицо. Ой, а Мик и Кит посмотрели на меня — вот точно посмотрели. Пойду на них в воскресенье. Они очень хороши — у меня до сих пор в ушах звенит.

Однажды в августе, когда «Стоунз» выступали вечером на ричмондском «Атлетик граунд» — в новом обиталище существенно выросшего «Кродэдди», — на стадион приехала съемочная группа лондонского «Редиффьюжн ТВ»: набирали аудиторию в новую пятничную поп-программу «На старт, внимание, марш!».[94] Одной из ведущих должна была стать двадцатилетняя журналистка, специалистка по моде и юбермодша Кэти Макгоуэн, регулярно ходившая на концерты «Стоунз» в «Студию 51». Когда телевизионные охотники за талантами поглядели на «Стоунз» в Ричмонде, группу подписали на второй эфир программы 26 августа.

«На старт, внимание, марш!» была новаторской передачей — идеальная обстановка, в которой музыкальные новаторы могли впервые появиться перед британской аудиторией. Более ранние телевизионные поп-музыкальные передачи — «Барабанный бой»,[95] «Спасибо счастливым звездам» — решительно отказывались пускать молодую аудиторию в кадр; здесь же слушатели были естественным элементом происходящего, танцевали новомодный гоу-гоу в студии, уставленной незамаскированными камерами и микрофонами, и тусовались с певцами и группами, как будто их всех пригласили на большую вечеринку. Лозунг, мигавший на экране во вступительных титрах, отражал новую прелесть Лондона: «Выходные начинаются здесь». По совпадению передачу снимали в штаб-квартире «Редиффьюжн» на Кингзуэй, прямо за углом от Лондонской школы экономики.