Читать книгу "Нерон - Игорь Князький"

«Орест-матереубийца» — почему эта трагедия привлекала Нерона, более чем очевидно. Образ Ореста, убившего свою мать Клитемнестру, но спасенного от гнева мстительниц — Эриний Аполлоном и Афиною и оправданного мудрым ареопагом, был близок Нерону и давал ему надежду, что его преступление будет оправдано подобным же образом.

Пристрастие к образу Ореста было, разумеется, замечено римлянами и по достоинству оценено впоследствии в беспощадной сатире Ювенала. Прямо сравнивая Нерона и Ореста, великий бичеватель пороков и преступлений писал:

«Сын Агамемнона то же содеял, но повод другой был: разница в том, что по воле богов за родителя мстил он. Был Агамемнон убит среди пира; Орест не запятнан кровью Электры — сестры, ни убийством супруги — спартанки. Он не подмешивал яд никому из родных или близких. Правда, Орест никогда не пел на сцене, «Троады» не сочинял».

С Ювеналом невозможно спорить: Нерон никак не похож на мстителя Агриппине за смерть своего пусть и отчима Клавдия, Орест в отличие от Нерона не подливал яд родному человеку, а Нерон отравил Британника. Орест счастливо зажил после всех своих бедствий с возлюбленной женой спартанкой Гермионой, а Нерон повинен в гибели двух своих жен. Как истинный римлянин, Ювенал вовсе не склонен почитать за достоинство публичное выступление Нерона на сцене, а также сочинение трагического песнопения, посвященного гибели Трои.

Уже говорилось, что среди любимых трагических персонажей Нерона был царь Эдип. Ослепление Эдипа — сюжет, исполненный наивысшего трагизма. Эдип, узнав, что он — убийца отца, муж родной матери, по ней же брат собственных детей, потрясен и впадает в отчаяние. Когда же он узнает, что мать и жена его Иокаста, не вынеся открывшегося ей всего ужаса происшедшего, покончила с собой, то, сорвав с одежды Иокасты пряжки, несчастный, совсем обезумевший царь Фив выколол себе глаза. Эдип больше не желал видеть солнца, детей, родные Фивы, радости в жизни для него уже быть не могло!

Тема потери разума на первом плане и в трагедии «Безумный Геркулес». Известно, что один из вариантов трагедии на эту мифологическую тему принадлежал перу Сенеки. Не в ней ли и исполнял на сцене главную роль воспитанник великого философа?

Здесь сюжет связан с безумием и с пролитием родной крови — детоубийством. Богиня Гера не могла простить Алкмене, что та была возлюбленной Зевса и родила от него Геракла (Геркулеса по римской традиции). Пылая к Гераклу ненавистью, Гера наслала на него безумие. Обезумевший и впавший в неистовство Геракл перебил всех своих детей и детей брата своего Ификла. Но и здесь, как и в случае с безумием Ореста из-за гнева Эриний, на помощь пришел Аполлон. Он очистил Геракла от скверны убийства, повелел ему покинуть Фивы, где он до своего безумия счастливо жил в браке с Мегарою, дочерью фиванского царя Креонта. В священном городе Дельфы Аполлон объявил Гераклу, что ему следует отправиться на свою родину в город Тиринф.

Здесь он должен был двенадцать лет служить царю Эврисфею. Тогда же Аполлон устами пифии Дельфийского оракула предсказал Гераклу, что тот станет бессмертным, совершив двенадцать подвигов, каковые извелит ему Эврисфей.

И вновь мы видим спасительную роль Аполлона.

Пристрастие к подобным трагическим сюжетам говорит о многом. Внутренний мир Нерона представляется мрачным. Он, безусловно, был мучим страхами за последствия своих деяний, потому и искал себе в мифологических историях оправдание и надежду на милосердие богов, в первую очередь любимейшего из них — Аполлона. Невольно приходит в голову ядовитая мысль, что Аполлон должен был быть немало утомлен Нероном. Ведь поскольку он очищал людей от скверн убийства, то Нерон со своей стороны делал все, чтобы солнечный бог постоянно пребывал в таковой ипостаси. Кто же еще так преданно служил сыну Латоны? Небескорыстно, правда, а постоянно испрашивая очередного очищения. Но это было как раз в исконном русле римских представлений о взаимоотношении человека и божества. Римляне вывели чеканную формулу отношений людей и богов: «Do ut des!» — «Даю, чтобы ты дал!» Смысл ее предельно ясен, замечательно практичен и, как были уверены в том сами римляне, совершенно взаимовыгоден: мы приносим богам жертвы, воспеваем их, посвящаем им свои деяния, а они, в благодарность за наши щедрые подношения, должны исполнять наши пожелания. Воистину великое служение Нерона Аполлону замечательно укладывается в эти традиционные латинские слова — «Do ut des!».

Разумеется, сводить всю артистическую деятельность Нерона исключительно к служению Аполлону, дабы тот даровал очищение от скверны убийства, а в первую очередь матереубийства, было бы большим упрощением. Нерон был артистом по натуре. Для него пение, игра на сцене были не только данью служения солнечному божеству, не просто развлечением, но главным делом жизни. Светоний с изумлением отмечает: «Он даже подумывал, не выступить ли ему на преторских играх, состязаясь с настоящими актерами за награду в миллион сестерциев, предложенную распорядителями».[115]

Конечно же, не денежная награда побуждала Нерона посостязаться с подлинными профессионалами. Ему важно было утвердить себя как истинного мастера своего дела, настоящего профессионала, искусно владеющего своим ремеслом. А то, что Нерон искренне полагал себя человеком, владеющим ремеслом артиста, совершенно очевидно. Светоний выделяет слова Нерона, сказанные им, когда он узнал о предсказании астрологов, что рано или поздно он будет низвергнут: «Прокормимся ремеслишком!»[116] Так он, по утверждению биографа, пытался оправдать свои занятия кифареда, для правителя забавные, для простого человека необходимые.

А вот это уже совершеннейший шок для римской аристократии. Принцепс, похваляющийся владением ремеслом артиста — для этого просто нет слов. Ремесло — удел черни. Служение отечеству на ниве гражданских и военных дел римляне, кстати, никогда с презренным ремеслом не отождествляли. Нерон же откровенно ставил ремесло артиста выше служения Риму!

А этим в душе не могли не возмутиться даже самые раболепные его подданные, из римской знати происходящие. Чернь в вину Нерону его необычные пристрастия никогда не ставила, ее могло разве что огорчить неприятие Нероном кровопролитных гладиаторских боев.

Неприятие просвещенными римлянами сценической деятельности Нерона очень хорошо чувствуется в описании Светонием и Тацитом поведения цезаря-артиста:

«Когда он пел, никому не дозволялось выходить из театра, даже по необходимости. Поэтому, говорят, некоторые женщины рожали в театре, а многие, не в силах более его слушать и хвалить, перебирались через стены, так как ворота были закрыты, или притворялись мертвыми, чтобы их выносили на носилках. Как робел и трепетал он, выступая, как ревновал своих соперников, как страшился судей, трудно даже поверить. Соперников он обхаживал, заискивал перед ними, злословил о них потихоньку, порой осыпал их бранью при встрече, словно равных себе, а тех, кто был искуснее его, старался даже подкупать. К судьям он перед выступлениями обращался с величайшим почтением, уверяя, что он сделает все, что нужно, однако всякий исход есть дело случая, и они, люди премудрые и ученые, должны эти случайности во внимание не принимать. Судьи просили его мужаться, и он отступал, успокоенный, но все-таки в тревоге: молчание и сдержанность некоторых из них казались ему недовольством и недоброжелательством, и он заявлял, что эти люди ему подозрительны.