Читать книгу "Питер Пэн должен умереть - Джон Вердон"

– Наверное, – ответил он, гадая, к чему она клонит.

– Ну вот я и думаю, что у тебя большой талант доискиваться до сути, выявлять обман, разгадывать запутанные преступления. Может, ты так хорош в этом деле и в своей профессии – как рыба в воде, что вся остальная жизнь для тебя лишь досадная помеха.

Мадлен вглядывалась ему в лицо, пытаясь уловить, как он среагирует.

Гурни знал, что в ее словах есть доля истины, но только и смог, что невразумительно пожать плечами.

Мадлен тихо продолжала:

– Мне не кажется, что у меня такой уж большой талант к своей работе. Мне говорили, у меня хорошо получается, но работа не суть моей жизни, не главное. Не единственно значимое. Я стараюсь ко всему в жизни относиться как к значимому. Потому что так оно и есть. И к тебе в первую очередь.

Она заглянула ему в глаза и улыбнулась этой своей странной улыбкой, которая, казалось, порождалась не столько движением губ, сколько каким-то внутренним сиянием.

– Иногда, когда мы говорим о том, как ты поглощен очередным делом, разговор превращается в спор – может, потому, что ты чувствуешь, что я пытаюсь превратить тебя из детектива в туриста – прогулки, походы, каяки. Когда мы только переехали сюда в горы, я, наверное, и в самом деле на это надеялась – ну, или фантазировала. Но это прошло. Я понимаю, кто ты – и меня это устраивает. Даже больше, чем устраивает. Понимаю, иногда кажется, это не так. Кажется, я давлю на тебя, куда-то тащу, пытаюсь тебя изменить. Но это не так.

Она помолчала, словно бы читая его мысли и чувства четче и лучше, чем он сам мог их прочесть.

– Я не пытаюсь сделать тебя другим человеком. Просто чувствую, что ты стал бы куда счастливее, если бы только мог впустить в жизнь чуть больше света, красок, разнообразия. А мне кажется, ты все катишь и катишь все тот же камень все на ту же гору, а в конце не получаешь ни отдыха, ни награды. Мне кажется, тебе только и хочется – толкать и катить, бороться, подставляться под опасности – и чем опасней, тем лучше.

Он хотел было возразить про опасность, но решил дослушать до конца.

Глаза Мадлен наполнились печалью.

– Такое впечатление, будто ты так глубоко увяз во всем этом, во тьме, что она загораживает от тебя солнце. Все загораживает. Поэтому я живу так, как умею, единственным известным мне способом. Хожу в клинику на работу. Гуляю в лесах. Бываю на концертах. На выставках. Читаю. Играю на виолончели. Катаюсь на велосипеде. Занимаюсь садом, домом и курами. Зимой хожу на лыжах. Навещаю друзей. Но я все думаю – мечтаю, – что мы могли бы хоть чуточку чаще делать это вдвоем. Могли бы вместе радоваться солнцу.

Он не знал, как ответить. На каком-то уровне он осознавал правду в том, что она говорила, но никакие слова не могли выразить то чувство, которое эта правда в нем порождала.

– Ну вот, – закончила Мадлен. – Вот, что у меня на уме.

Печаль в ее глазах сменилась улыбкой – теплой, открытой, полной надежды.

Гурни казалось, что она вся перед ним, вся здесь – ни барьеров, ни препятствий, ни отговорок. Он отставил чашку, которую, сам того не замечая, все время держал в руках, шагнул к жене и обнял ее. Она всем телом прильнула к нему.

Все так же без слов он подхватил ее на руки страстным жестом новобрачного, переносящего невесту через порог, – Мадлен засмеялась, – унес ее в спальню, и они занимались любовью так нежно и пылко, что это было непередаваемо хорошо.

На следующее утро Мадлен поднялась первой.

Побрившись, приняв душ и одевшись, Гурни застал ее за столом – с кофе, тостом с арахисовым маслом и раскрытой книжкой. Мадлен очень любила арахисовое масло. Он наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Доброе утро! – весело сказала Мадлен с набитым ртом. Она уже оделась на работу.

– Сегодня полный день? Или половинчатый?

– Не знаю. – Она сглотнула и отпила кофе. – Зависит от того, кто там еще. А у тебя в планах что?

– Хардвик. Собирался приехать к половине девятого.

– Да?

– Кэй Спалтер должна позвонить в девять или около того, как получится.

– Проблемы?

– Ничего, кроме проблем. Каждому факту в этом деле что-то да противоречит.

– Разве ты не любишь, чтобы с фактами так и было?

– Ты имеешь в виду, чтобы они были безнадежно запутаны, а я бы их распутывал?

Она кивнула, сунула в рот последний кусок тоста, отнесла тарелку с чашкой в раковину и поставила под воду. Потом вернулась и поцеловала его.

– Уже поздно. Мне пора.

Гурни поджарил себе бекон с тостом и устроился в кресле перед дверьми во дворик. Отсюда открывался вид на размытое утренним туманом старое пастбище, полуразвалившуюся каменную ограду по дальней его стороне и заросшее соседское поле. Вдали еле проглядывал Барроу-хилл.

Как раз когда он запихивал в рот последний кусочек бекона, с дороги ниже сарая послышалось агрессивное тарахтенье «Понтиака». Через две минуты угловатое красное страшилище припарковалось возле зарослей аспарагуса, и вскоре в дверях появился Хардвик – в черной футболке и мешковатых серых тренировочных штанах. Дверь была открыта, но раздвижные ширмы заперты.

Гурни нагнулся и отпер одну из них.

Хардвик шагнул внутрь.

– Знаешь, что у тебя там по дороге разгуливает здоровенная свинья?

Гурни кивнул.

– Частое явление.

– Добрых триста фунтов.

– А ты поднимать пытался?

Пропустив вопрос мимо ушей, Хардвик одобрительно оглядел комнату.

– Уже говорил – и еще раз скажу. У тебя тут, черт возьми, сплошное сельское очарование.

– Спасибо, Джек. Не хочешь сесть?

Хардвик задумчиво поковырял ногтем в передних зубах, плюхнулся на стул напротив Гурни и смерил того подозрительным взглядом.

– Старик, не надо ли нам чего обсудить перед беседой с овдовевшей миссис Спалтер?

– Да в общем, нет – если не считать того факта, что во всем чертовом деле ни крошки смысла.

Хардвик сощурился.

– А вот это обстоятельство, что в деле ни крошки смысла… оно работает на нас или против?

– Нас?

– Ну, ты знаешь, о чем я. Приближает нас к цели – пересмотру дела – или отдаляет от нее?

– Скорее всего, приближает. Но я не уверен. Слишком уж много ложных сведений.

– Ложных сведений? Например?

– Например, квартира, откуда был сделан выстрел.

– А в чем загвоздка?

– Стреляли не оттуда. Оттуда никак не могли.

– Почему?

Гурни объяснил, как при помощи Полетты провел неофициальный следственный эксперимент и обнаружил препятствие в виде фонарного столба.