Читать книгу "Сталинъюгенд - Алексей Кирпичников"

Сталин опять раскурил трубку. Растекшийся по лёгким дым несколько успокоил.

«… Конечно, произойди эти события раньше на год или более, ни о каком снисхождении школьники и их родители не могли бы и мечтать. Но сегодня ситуация, на их счастье, несколько иная. Сегодня главные враги — внешние. И, конечно, это не бесноватый ефрейтор. Сегодня главными врагами стали Америка и пляшущая под её дудку Британия. Именно они встанут на пути Красной армии к Атлантике… Ладно, решение принято, и мы не станем его пересматривать. В конце концов эти дети не лютые враги, чтобы так переживать из-за вынужденного облегчения их судьбы. А вот с Рузвельтом и Черчиллем будет очень непросто разбираться».

Вновь уйдя в размышлениях далеко в сторону от материалов следствия, Сталин вспомнил, как вынашивалась и развивалась его идея советизации Европы.

…Долго всё шло точно в соответствии с Планом. Как опытный шахматист, знающий возможности и манеру игры соперника, он рассчитал наперёд течение этой партии… По сценарию он максимально содействовал англичанам и французам, чтобы поднять с колен и вооружить Германию. И неважно, что у каждой из сторон имелись на то разные причины и цели. Важно, кто правильно поставил на немцев, а кто ошибся. Жизнь вывела, что его ставка оказалась объективно в пользу СССР, а карта Британии и сателлитов оказалась бита… Правда, участие в подъёме немцев достаточно чувствительно ударило по его ресурсам, а он не имел права забывать о собственной программе индустриализации. Поэтому в засушливом тридцать третьем приходилось мириться с тем, что голодные украинцы питались своими детьми — требовалось завалить Германию советским зерном по договорным поставкам, чтобы получать взамен технику. Бесконечными составами мы отправляли в Берлин горючее и сырьё… Весь цвет немецкого офицерского корпуса прошёл обучение стратегии и тактике в наших военных академиях и на наших полигонах… Хорошо понимая, в каком направлении вскоре пойдут немецкие танки, глупая Европа продолжала заворожённо наблюдать, как на восточных хлебах растили и пестовали Адольфа. Для остановки этого убийственного для них процесса французикам, британцам и иже с ними требовалось по-настоящему объединиться, забыв про свои национальные особенности и интересы. Тогда бы наши задачи сильно усложнились".

Гроссмейстер усмехнулся.

«…Вот они плоды "демократических" дискуссий и "национальных" интересов — им бы только рылом в своём корыте чавкать… Высшая стратегия идеи для них недоступна. В международных отношениях национальные особенности и национальные интересы должны соблюдаться совсем иначе. Живут же в СССР русские, украинцы, казахи, грузины, белорусы, узбеки, евреи… в атмосфере "национальных" особенностей и соблюдения их "национальных" интересов! Центральный Комитет Коммунистической партии и его Генеральный Секретарь знают эти интересы даже лучше них самих. И свято эти интересы отстаивают!»

Сталин раскрыл новую пачку папирос, достал оттуда две и выпотрошил их в трубку, крепко умяв. Потом долго прикуривал, пока спичка не догорела почти до конца. Бросив огарок в хрустальную пепельницу, он глубоко затянулся и вернулся к размышлениям:

«…Ефрейтор справился с поставленной задачей — нарастил мускулы и пошёл молотить демократов. Мы не ограничивали его в пространстве. Дали поиграться на большом поле. Кто ему мешал? Забирай себе Европу — скорее подавишься. И он клюнул! Глотал, не прожёвывая. Австрия? — пожалуйста!… Чехия? — нет вопросов!… Польша? — кушай на здоровье, дорогой!… Ха! Вот с Польшей-то несостоявшийся фельдфебель и сделал решающий промах: своими руками создал с нами общую границу, уложив голову на наковальню. Но было ещё не время опускать на неё наш молот. По плану, Адольфу Алоизиевичу полагалось сначала забрать Францию, Британию и остальную мелочь… Главное, что он залёг в Польше, а мы окопались в Бессарабии. Поставив там ногу на нефтепровод, мы, считай, уже могли в любой момент на него наступить и тем самым перекрыть Ефрейтору дыхание. А что он сделал?… Понял наконец какую роль ему отвели. Умник! Семь лет соображал! И вместо того, чтобы погибнуть с почётом: уйти со сцены Наполеоном XX века, побеждённым завоевателем Европы, — Адольфишко стал судорожно цепляться за свою поганую жизнь!… И напал на нас! Подвёл, подлец! Правил так и не выучил!… Самое неприятное, что опередил-то всего чуть-чуть. Но все планы поломал. Ни себе, ни людям. Можно подумать, что при нашем бездорожье, да с его ограниченными людскими ресурсами, без зимнего обмундирования он мог на что-то расчитывать? Да нам хватило пять-шесть миллионов кинуть ему под танки, чтобы он увяз навсегда. Скажут: "Большие жертвы"! Может быть… Но большие жертвы всегда оправданы. А если они не оправданы, значит — они не большие. Да, горек вкус неизбежной уже теперь победы. Из-за передёргивания этого жулика-ефрейтора будет именно "победа", а не ПОБЕДА… Ведь Рузвельт с Черчиллем поняли всё. И времени у них появилось в избытке, чтобы открыть Второй фронт в нужный для себя момент, подготовившись против нашего похода к Атлантике. Непростительно!…»

Ещё несколько минут Сталин, полуприкрыв глаза, продолжал вспоминать и размышлять. Правда, теперь уже какая-то цельная идея в его голове не складывалась. Перед глазами всплывали и исчезали события разных лет, почти никак не связанные друг с другом. Он взглянул на стол и снова вспомнил об «уголовном деле».

…Любопытно, ведь и у него внешняя атрибутика адольфовой Германии вызывала, да, пожалуй, и сейчас вызывает положительные эмоции. Он даже кое-что перенял у Ефрейтора. Что ни говори, а государство должно всегда и во всём напоминать о себе помпезностью власти. И не надо стесняться ни погон, ни аксельбантов, ни орденов, ни золотого шитья на мундирах… И правильно он принял решение заменить все эти убогие «шпалы», «кубики» и «ромбики» в петлицах кителей советских командиров на погоны. И «фюрер» — хорошее название. Только надо носить его достойно… Ладно, пора уже на чём-то остановиться по делу Шахурина. — И Сталин принял окончательное решение: — Раз уж я начал играть с этими детьми в «демократию», надо доиграть до конца… Если их придётся наказать не сильно, большой беды не будет. По крайней мере родители станут работать ещё с большим рвением. Тем более что на Анастаса теперь уже дерьма с головой набралось. А дети… пусть поучатся жизни. Чуть-чуть в тюрьме, а, может, немножко в ссылке. Мне ведь такой опыт в своё время не помешал.

* * *

На следующий день глубокой ночью Поскрёбышев ввёл Берию и Меркулова в кабинет Сталина. Когда они сели, Хозяин начал своё привычно неспешное движение с трубкой в руке вдоль стола и обратно.

— …Я внимательно ознакомился с делом. Создаётся первое впечатление, что это — результат плохой мальчишеской игры. Но первое впечатление часто бывает обманчивым. Школьников потребуется основательно допросить. Пусть они хорошенько вспомнят всё, сидя за решёткой, но не забывайте — их не надо особым образом обрабатывать. Они ещё дети. Если за ними что-то есть, они в тюрьме и так вспомнят.

Червь сомнения, на прожорливость которого так рассчитывал Берия, вновь дал о себе знать: «Мерзавцы! Как они смели»?!

Сузив глаза и разделяя каждое слово, Сталин медленно произнес:

— Обязательно выясните не только какие конкретные действия они предпринимали в рамках своей антисоветской организации, но и… какие цели перед собой ставили… и… самое главное… стоял ли за ними кто-нибудь из взрослых? А если стоял, то — КТО?!