Читать книгу "Жили-были-видели… - Леонид Чачко"

Выходим за створ канала Москва – Волга, остаются позади гигантская статуя Ленина на одном берегу и пустой курган из-под аналогичной статуи Сталина – на другом, и мы выходим на просторы Волги. Наконец выключаем мотор и ставим парус.

Волга широка! Плывем по фарватеру вдоль одного берега – другой еле видно. Мимо Кимр, мимо Калязина, мимо Углича. Торчит из воды высокая многоярусная Калязинская колокольня, затопленная волнами рукотворного моря. Удивительное впечатление производит карта водного пути: навигационные знаки – бакены, створы, маяки – на карте обозначены названиями затопленных здесь, под ними, деревень и поселков.

Рыбинское водохранилище – огромное, местами ширина его превышает сотню километров – затопило удивительный, обжитой, исконно русский кусок страны. Мне довелось несколько лет по работе подолгу бывать в этих местах, общаться с местным населением. Помню, меня поразило, что физический облик здешнего народа отличается от привычных рязанских, калужских, тульских лиц – высокие, русоволосые, несколько скандинавского сложения. Да и душевный склад у местных крестьян другой: здесь почти не было помещичьего крепостного права, не было и татарского завоевания. Крестьяне были записаны за казной и пользовались многими свободами, ходили в отхожие промыслы, оставляя хозяйство на женщин. Затопление плодородной Рыбинской низины сказалось на местном климате: понизилась средняя температура, увеличилась влажность, стали возникать сильные ветра. Вот сведения из Википедии: «В крае перестали вызревать пшеница и лен; затоплено 3845 кв. км лесов, 663 деревни, 1 город (Молога); переселено 130 тысяч человек».

На дне Рыбинского водохранилища покоятся деревни, кладбища и даже целые села с церквями. В основном такие подводные села находятся вблизи пошехонских и брейтовских берегов. Обширные пространства водохранилища заняты мелями, низкими болотистыми островами, встречаются плавучие острова, образованные всплывшими торфяниками и служащие гнездовьями птиц. Судоходные пути пролегают только вдоль старого русла Волги и ее притоков. Плавание по Рыбинскому морю неприятно и опасно из-за сложностей фарватера и неожиданно налетающих сильных ветров, поэтому мы постарались после Углича найти караван судов, идущих в нужном нам направлении с не слишком большой скоростью, и прицепиться к нему, что нам в конце концов и удалось. На большой барже, проходившей мимо на буксире и направлявшейся через Рыбинское море в сторону Череповца, любезно согласились принять от нас чалку и тащить нас, сколько нужно. Наш буксирный трос был закреплен на кнехте баржи, и мы расслабились, наслаждаясь спокойным быстроходным плаванием.

Вскоре наступила ночь. Ребята расположились на ночлег, мне же досталось нести ночную вахту (на всякий случай). Я сел в каюте писать письмо родным при свете фонарика. Ночную тишину нарушал лишь тихий плеск воды за бортом да отдаленный рокот буксира, как вдруг раздался резкий удар и продолжительный скрежет. Я выскочил в кокпит, огляделся по сторонам и сначала ничего не увидел. Внезапно впереди по ходу яхты из-под воды показалось нечто, принятое мной сначала за гигантского кита, и стало быстро надвигаться на нас. Я стоял, окаменевший, и ничего не мог понять. Раздался тяжелый удар, наша яхта накренилась, и мимо борта с грохотом протащился огромный морской бакен! Это рулевой буксира со сна или спьяну навалил баржу на бакен и протащил по нему днищем. Нам повезло – удар бакена пришелся прямо по штевню яхты, обитому толстой медной полосой, которую в результате напрочь перерубило, а в дубовом штевне образовалось углубление сантиметров в пять. Придись удар чуть в сторону, борт бы неминуемо пробило, и мы, скорей всего, пошли бы ко дну (при этом наши буксировщики даже бы не проснулись). Пробудившиеся от грохота члены экипажа спасались, кто как мог: Саша с женой безуспешно пытались вылезти из форпика в каюту через маленький лючок в переборке, Гриша выскочил вслед за мной в кокпит и также ничего не мог понять, а Юра с испугу совершенно непонятным образом перевернулся в своем гробе и пытался вылезти через маленькое отверстие в ахтерпик (моторный отсек). Как только все пришли в себя, первым делом проверили, не поступает ли где вода. Течи не было, так что постепенно все успокоились. Спать что-то расхотелось, и мы наблюдали, как потихоньку светлело и наконец наступил день. Вскоре уже надо было приниматься за дело: караван подходил к Череповцу, где решено было пристать и осмотреться. Отцепились от гостеприимной, но опасной баржи и своим ходом направились в порт.

Пристань Череповца – деревянный дебаркадер под высоким крутым береговым откосом, так что города совсем не видно. Вокруг ни души. По-видимому, народ появляется к приходу рейсового катера или «Ракеты», а пока некого даже расспросить, где найти почту, магазин. С письмами отправился на разведку Юра, а мы, разложив для просушки на берегу спальники, осмотрели внимательно яхту и убедились, что видимых повреждений корпусу и рангоуту не нанесено. Старая добрая немецкая работа!

Юра нашел городское поселение в паре километров, отправил письма, купил вкусненького. Пора и в путь. Вообще, старый морской принцип, которого придерживаются и настоящие яхтсмены (к ним я себя пока не отношу), – «Держись подальше от берега». После того как отплыли от берега на достаточное расстояние, Саша показал нам свое новое приобретение – небольшую судовую рынду (колокол), которую он спер с пристани без зазрения совести. И действительно, они себе новую найдут, а нам в плавании рында очень нужна для подачи сигналов в тумане и во время шлюзования.

Дальше наш путь лежал по широкому судовому фарватеру в русле реки Шексны. Путь, надо сказать, очень странный. За пределами фарватера, обставленного навигационными знаками, расстилалось необозримое пространство затопленного высохшего леса. Стояла какая-то особая тишина, нарушаемая лишь стуком сухих веток на ветру и резкими криками воронов. Тяжелое впечатление не сгладил даже прошелестевший мимо большой белый пассажирский теплоход, с палуб которого доносилась музыка.

Вечерело. На подходе к Белому озеру фарватер сузился, а ветер стих. Спустили паруса и пошли на моторе. И разумеется, при входе в озеро на сильном встречном течении мотор заглох. Нас понесло обратно в Москву. Удалось зацепиться багром за какие-то кусты, но что делать дальше – неясно. Мимо нас медленно проплывает какая-то громадная посудина. По палубе расхаживает часовой с автоматом. От полной безнадеги начинаем кричать часовому, размахивать чалкой. Вдруг, воровато оглянувшись, часовой знаками показывает нам, чтобы мы бросили ему чалку, ловит ее, закинув автомат за спину, и завязывает буксир за кнехт на палубе. Поехали! Спасены! На траверзе Белозерского канала отвязываемся от буксировщика, самостоятельно входим в канал и причаливаем к берегу.

Удалось кое-как починить мотор, и мы, когда под мотором, когда под парусом, продвигаемся дальше, по Ковже в Вытегру. В Усть-Вытегре делаем большую остановку, осматриваем город («…А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы» – тот самый случай), совершаем экскурсию в баню, гуляем по древним набережным из мореной лиственницы. Наутро – выход в Онежское озеро. Отчалили часа в четыре утра – светло, как днем, здесь вовсю белые ночи. Через час уже скользим под легким бризом по глади Онежского озера. Вода светло-синяя, прозрачная, как стекло, берега песчаные, поросшие соснами. Красиво! С обгоняющих нас рыбачьих шаланд нам машут руками, кричат что-то восторженное, а потом начинают метать нам через борт каких-то рыбин (как потом оказалось, очень вкусных) – мы своими белыми парусами явно задели их эстетические чувства! Зачерпнули воду из-за борта кружкой – абсолютно чистая, попробовали – вкусная, холодная, похожа на родниковую.