Читать книгу "Дырчатая луна - Владислав Крапивин"

Оно было распахнуто. И сквозь него, сквозь двери, сквозь окошко на кухне бил навылет изумрудный луч! Это солнце спряталось за маяк на Казачьем мысу и закатным светом зажгло в маячном фонаре зеленое стекло! Господи, ведь равноденствие же!

Лесь забыл об этом. А больной Ашотик не забыл. Сделал, что обещал!

Рядом с зеленой искрой зажглась оранжевая – вспышка солнца на внешнем стекле. Они слились в единый луч – с таким цветом, названия которого Лесь не знал. Но он понял, что это тот самый Луч. Как из дырчатой Луны. Ведь он долетел к Лесю через пустоту! Темной пустотой была комната Ашотика. Пустотой – потому что там не было и никогда не будет отца и мамы. Темной – потому что в ней жила постоянная печаль. Но Луч прошел сквозь нее, не затерялся. И, вырвавшись, наполнился живой силой!

Лесь ухватил излучатель, повернул банку донышком к свету. И «лейденская» банка стала наполняться привычной теплой тяжестью…

Потом солнце ушло, блики на маяке погасли, и на нем включился изумрудный электрический свет. А скоро и этот свет исчез – в комнате Ашотика закрыли дверь. Но энергонакопитель оставался теплым и увесистым. Лесь прицельно глянул вокруг.

Из-под кровати торчал желтый стержень. Это валялась там бамбуковая флейта – неудачная самоделка. Из открытой двери падал свет лампочки и горел на бамбуке, как на солнечном кузнечике!

И Лесь, послушавшись толчка нервов, направил излучатель на флейту. Нажал спуск.

Это всего лишь на миг. Тут же Лесь застеснялся самого себя. Что за чушь? Зачем он тратит энергию на бесполезную дудку?

А блик на лаковой поверхности дудки разгорелся, словно свечка. Так и просил: возьми в руки!

И Лесь взял.

Облизнул губы. Медленно поднял к ним легкую трубочку. Дунул. Негромкий переливчатый звук возник в тишине вечерней комнаты. И Лесь… он вдруг понял, что знает, как дуть, как нажимать отверстия. Словно это была настоящая флейта и он умел играть на ней всю жизнь. И немного печальная «срединная» мелодия старого марша родилась сама собой – легко, безошибочно.

Це-це притихла за дверью. Кузя замер на подоконнике. А Лесь играл, радуясь своему умению, но растворял эту радость в сдержанной грусти мотива.

Две желтые бабочки влетели в окно, кружились около Леся, садились на плечо и на локоть. Он кивал им и продолжал играть.

А когда мелодия кончилась, он услышал:

– Ой, Лесь! Где ты так научился?

В окне торчала голова Гайки.

Желтые бабочки

– Лезь сюда, – сказал он Гайке.

– Лучше ты выбирайся. Мне трудно…

Лесь выскочил в окно. Еще светило закатное небо, и Лесь увидел, что у Гайки забинтованы оба колена. Гайка тоже посмотрела на них:

– Еле сгибаются… Мама целый день не выпускала из дома, а я просилась к тебе. Сейчас пришел папа и отпустил…

– Я и не знал, что ты тоже была там. В балке…

– Была. Не успела…

– Никто не успел. И Вязников…

Они помолчали.

– Лесь, я даже не догадывалась, что ты умеешь так играть, – сказала Гайка.

– Я не умел. Это само собой получилось.

– Разве так бывает?

– Излучатель помог. Вязников его исправил, а я зарядил…

– Вязников – он все-таки молодец… Да?

– Только Вельку уже не спасти. Поздно…

Гайка отвернулась и сопела. Лесь тихо спросил:

– Ты не знаешь, его увезли? Ну… то, что от него осталось? Или бросили там?

Гайка молчала.

– Если бросили… надо похоронить, – совсем уже шепотом сказал Лесь. В горле защекотало.

Гайка не отвечала. И Лесь вдруг понял, что молчание ее – удивленное.

Наконец Гайка сказала нерешительно:

– А ты… значит, не видел, что с ним случилось?

– Что? – Лесь вспомнил желтые клочья.

– И тебе не говорили?

Лесь мотнул головой.

– Он ведь… превратился в бабочек. В желтых…

– В бабочек? – выдохнул Лесь. И поперхнулся.

– В целую тысячу. Нет, в миллион… И они тучей стали кружиться над кустами… И с ними ведь ничего не сделаешь, в бабочек бесполезно стрелять из автомата, – в голосе Гайки мелькнуло горькое торжество. – А над «лиловыми беретами» все теперь смеются, говорят: приняли большую стаю бабочек за чудовище, устроили охоту. Чуть не постреляли ребят, которые там играли. То есть нас…

– А потом? Эти бабочки… они улетели?

– Не все. Их там еще много над тем местом. И вообще в балке. Так рассказывают.

Лесь конечно же вспомнил желтых бабочек, что недавно садились ему на плечо и на локоть.

И задохнулся от догадки!

Догадка была острая, как боль, и сладкая, как слезы облегчения. Лесь теперь знал, что делать. Он опять прыгнул через подоконник – в комнату. Схватил излучатель и флейту. Из ящика стола выдернул длинный трубчатый фонарик. Излучатель – на плечо, флейту – под резинку на шортах, фонарик – в руку. И – снова на улицу.

– Гайка, идем!

– Куда?

– Туда! В Мельничную балку… Ой, тебе нельзя на таких ногах. Ладно, шагай домой, я потом к тебе забегу…

– Я с тобой!

– Ты же еле ноги сгибаешь!

– Хорошо сгибаю! Одного тебя я не пущу!

– Тогда держи фонарь!..

На улицах фонарик был пока не нужен: закатное небо еще не совсем погасло, сумерки были редкие, прозрачные. В них ярко белели Гайкины бинты. Впрочем, ноги она сгибала нормально и от Леся не отставала, хотя шел он торопливо.

А несколько бабочек – светлых, словно клочки желтого заката, – трепетали над Лесем и Гайкой. Кружились, улетали вперед.

Казалось, зовут за собой.

До Мельничной балки добрались за пятнадцать минут.

На склоне, среди мохнатой чащи, было уже темно, Гайка включила фонарик. Она охала и кряхтела, но храбро держалась рядом с Лесем.

А бабочек становилось все больше. Они роились над головами, щекотали крыльями лица и голые руки. Солнечными зайчиками вспыхивали в широком луче. А когда Лесь и Гайка поднялись до того места, вокруг металась живая желтая метель. Лесь встал на проплешине среди орешника, прочно расставил ноги:

– Гайка, свети, не выключай!

И он заиграл. Это был всплеск светлой печали и радости – одновременно. Музыка «анданте модерато», которая свободно полилась из бамбуковой флейты, пела голосом грустной победы. Грустной – потому что на свете оставалось много несчастий и слез. Но все-таки – победы, потому что на этот раз Лесь одержал над бедою верх.