Читать книгу "Против течения - Евгения Перова"

– Так говоришь, как брат и сестра, да? Какая страстная братская любовь, однако!

Анатолий тут же отошел от Марины. Голос у Лёшки был такой, что Марина не удивилась бы, увидев у него пистолет. Марина, не глядя, протянула в его сторону руку с открытой ладонью – остановила. Двое мужчин застыли рядом с ней как два волка, ощеривших клыки и готовых броситься друг на друга в любой момент.

– Толя, выйди, пожалуйста.

Анатолий ушел, обойдя по дуге красного от ярости Лешего.

– Это не то, что ты думаешь.

Леший засмеялся:

– Так и знал, что ты это скажешь.

От его смеха Марине стало совсем плохо:

– Дай мне объяснить, пожалуйста.

– Ты объясни-ишь.

– Тогда думай, что хочешь.

Она вышла – Лёшка шел за ней, – оделась и спустилась вниз. Они молча посидели в машине, потом он завел мотор и бросил ей сквозь зубы:

– Выйди вон.

– Что?

– Выйди. Вон. Из машины. Я сказал.

Марина вышла, и Леший отъехал, резко рванув с места. Ей показалось, что все вокруг так же резко удалялось от нее, как Лёшкина машина: дома, деревья, светофоры, люди, троллейбусы, белые хлопья снега – все со страшной скоростью неслось вдаль, а она стояла одна-одинешенька в центре этой разбегающейся вселенной и думала: это конец всему.

– С тобой все в порядке? Он не ударил тебя? Марина? – это был Анатолий.

– Все в порядке.

Все в порядке! Все просто в полном порядке! Лучше просто некуда – огромным усилием воли Марина справилась с подступавшей истерикой.

– Вызови мне машину.

– Ты возьмешь детей? Или пусть у нас побудут?

Детей! Господи, она забыла про детей! Они оба забыли…

– Пусть с няней домой едут, ладно? А я на такси.

– Ладно. А то оставайся.

– Что?

– Оставайся. Насовсем. Все равно уже…

– Что ты такое говоришь! Я люблю его – ты что, не понимаешь?

– Господи, зачем она умерла! – с горечью сказал Анатолий. – Как теперь жить?..

А Марина неожиданно подумала: «А не специально ли Валерия все это подстроила?»

Марина приехала домой – Лёшки не было. Он не вернулся и к утру. Тревога переполняла ее душу. «Сосуд скорби, – вспомнила вдруг она. – Это я – сосуд скорби и тревоги. Только бы ничего с ним не случилось, Господи, прошу тебя, пусть ничего не случится, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» Она гнала от себя мысль о том, что он уже два раза чуть было не разбился на машине. А вдруг?.. Нет, нет, нет, только не это, нет! И закрылась от всего на свете, лишь бы не увидеть ненароком, как… «Нет, не хочу, не хочу ничего знать, не хочу!»

Она старалась держаться так, словно ничего не случилось – ни дети, ни Лариса Львовна не подозревали о произошедшем. Только Степа все следил за ней внимательными, не по-детски серьезными глазами. Она зашла проститься на ночь, но Степик не спал, а читал. Марина взглянула: ну конечно, «Гарри Поттер», кто бы сомневался. Она присела к нему, поцеловала в лоб:

– Как ты, милый?

И залюбовалась: с возрастом кожа у него слегка посветлела, белки глаз и зубы по-прежнему сверкали белизной, а глаза были такие, что – просто смерть девчонкам! Красавец будет. Он так вытянулся за последнее время, возмужал! Вот и сейчас спросил, как взрослый мужчина:

– А ты как?

– Я хорошо. – Марина удивилась: никто из детей никогда не задавался таким вопросом, но Степик испытующе смотрел на нее – правда?

– С тобой… ничего не случится, нет?

Его прекрасные черные глаза налились слезами, и Марина, сама чуть не плача, прижала к груди его кудрявую голову:

– Ну что ты, малыш! Ты не бойся, я не умру.

– Никогда? – спросил он серьезно, и она так же серьезно ответила:

– Никогда.

Алексей приехал через три дня посреди ночи. Марина только посмотрела на него: «Жив!» – и молча ушла. Как объяснить упрямому ревнивцу то, что в принципе объяснить невозможно? Они так и не поговорили, спать Лёшка ушел в мастерскую, а через два дня, наполненных тягучим взаимным молчанием, улетел на две недели в Чехию – Марина совсем забыла, что у него там работа.

С той самой минуты, когда Леший увидел, как Марина целуется с Анатолием, в нем что-то сломалось: он вдруг на себе испытал то, что когда-то мучило Марину. Мир вывернулся наизнанку, и он не знал, чему верить. Все, что было раньше, казалось ему сплошной ложью – уж он-то знал, какой морок может навести такая русалка, как Марина. Когда первый приступ ярости прошел, он заметался: если то, что он думает, – правда, его собственная вина, которая приросла к нему, как вторая тень, оказалась бы не такой страшной. Но тогда – надо простить? А если Марина его не обманывала? Тогда – он опять виноват! Как жить-то?! Самым ужасным было то, что она не оправдывалась, не пыталась объясниться – она просто закрыла все двери и окна, и он бился, не находя и щелки, чтобы заглянуть внутрь.

В мрачном состоянии духа бродил он по аэропорту Шереметьево, когда, не веря своим глазам, увидел Милу: она разглядывала витрины в дьюти-фри. Обернулась – и Лёшка понял: да это Кира! Кира, увидев его, сняла с головы вязаную пеструю шапочку – огнем полыхнули ярко-красные волосы. Господи, вот это покрасилась…

– Поменяла имидж?

– Да. Начинаю новую жизнь. Летим вот в Испанию. А ты? Что такой мрачный?

– Да так.

Она подошла совсем близко – он невольно залюбовался: от ярких волос кожа стала розовой, а глаза нестерпимо синими. Вот так бы и написать. Клоунесса! В белой пачке, полосатых гольфах и башмаках с помпонами. Шарф у нее как раз и был полосатый, нужного цвета. Кира посмотрела на него очень серьезно, хотела было что-то сказать, но подошедший Анатолий не дал:

– Иди погуляй. Нам поговорить надо.

– Ладно. – И с любопытством оглянулась.

Стоя друг против друга среди сверкающих витрин и снующих пассажиров, они образовали зону отчужденности, столь мощное поле взаимной неприязни их окружало. Анатолий наконец сказал, мрачно взглянув Лёшке прямо в глаза:

– Я клянусь жизнью своих дочерей – между мной и Мариной ничего не было. Никогда. Она любит тебя! – И прибавил, не удержавшись: – За что только, не понимаю.

– Не твое дело, за что!

– Ну, конечно!

– А это что было? Я же видел.

– Видел ты! Это была не Марина.

– Не Марина? Что ты мне…

– Это была Валерия.

– Валерия? Как это может быть?

– Ты же их знаешь – ведьмы. Это была Валерия. Я ее обнимал, ее целовал. Последний раз…

– И я должен верить этому?