Читать книгу "Пленница дождя - Алина Знаменская"

— Вы, Настенька, все летаете…

— Ах, Антон Леонидович! Отчего это люди не летают, как птицы? — продекламировала она, забыв извиниться и сияя счастьем так откровенно и заразительно, что пожилой профессор улыбнулся и пробормотал себе под нос что-то философское.

Настя успела как раз вовремя — из аудитории вывалился мокрый Чемоданчик. Основы сценического искусства давались Чемоданчику с трудом, поскольку до монологов и перевоплощения было далеко и на занятиях по мастерству приходилось бегать, прыгать и кукарекать.

— Регина там? — поинтересовалась Настя, стреляя глазами в щель за дверью. — Как она?

— Все соки из меня выжала, — проворчал Чемоданчик. — Заставила гуся изображать. Какой из меня гусь? Фурия…

— Сам ты фурия. Региночка — просто супер! Видел ее на последней премьере? Я в улете!

— Сейчас она тебе устроит улет. Она сегодня в ударе. Чемоданчик поковылял по коридору, а Настя нырнула в аудиторию.

— Добрый день, Регина Александровна!

— Здравствуйте, Настя. Что вы готовили?

— Этюд на три слова. «Письмо. Цветы. Вода».

— Пожалуйста.

Пока Настя выстраивала на сцене выгородку, актриса курила у окна. Настя краем глаза наблюдала за ней. Регина, как всегда, безупречна — длинная юбка, подол почти касается туфель, льняная блузка в стиле «фолк» и множество деревянных бус и подвесок. Ее манера одеваться, держаться, разговаривать, курить — все притягивало Настино внимание и любопытство. Ничто, никакая мелочь не ускользнула от ученицы за краткие минуты индивидуальных занятий.

«Я буду такая же», — где-то на уровне подсознания решила для себя Настя еще на первых занятиях и теперь цепко, внимательно разглядывала свою преподавательницу, откладывая про запас впечатления. На то далекое время, когда станет взрослой женщиной. Хотя это будет не скоро, совершенно нелишне выбрать заранее образ, к которому нужно двигаться.

— Пожалуйста, — бросила Регина, заметив, что ученица завершила приготовления. Настя начала этюд все в той же эйфории, в которой вот уже месяц летала по этажам Академии искусств. Она влетала в воображаемую комнату с письмом, кружилась с ним, не вскрывая конверта, потому что знала: там может быть только радостное и приятное. Удлиняла момент ожидания. Предвкушала. Она поправляла цветы в вазе. И представляла, что это те самые цветы, которые ей вчера подарил Вадим. Настя понимает, что Вадим не богат, и оттого цветы, игрушки, шоколадки и разные мелочи, которыми он ее балует, слишком дороги ее сердцу. Она не выбрасывает цветы. Когда их приходится менять, то она отрезает стебли, а сами цветки складывает в толстый словарь иностранных слов. Три тома словаря уже хранили достаточно гвоздик, ромашек, астр и гладиолусов.

Покружившись по комнате, Настя плюхнулась на воображаемый диван (три стула, сдвинутые вместе) и понюхала письмо. Она всегда так делала, когда ей в руки попадали вещи Вадима или же ее, вещи, после того как он держал их у себя. Они долго хранили потом его запах. Вот она понюхала письмо и стала распечатывать." Краем глаза она успевала следить за Региной. Та всегда просматривала этюды в красивой и правильной позе — Регина сидела прямо, немного боком по отношению к сцене, вытянув правую руку и положив ее на спинку впереди стоящего стула. Это была очень элегантная поза, и Настя дома ее частенько отрабатывала.

Настя «дочитала» письмо. Текст должен был ее огорчить, и она вчера, репетируя перед Сашей, тщательно продумала причину огорчения. Итак, Вадим сообщает ей в письме, что он вынужден срочно уехать. В командировку. Это перед самыми выходными, когда они собирались поехать на дачу к друзьям! Настино огорчение должно выглядеть натуральным. Она и в самом деле такая: если уж на что настроится — все! Любое неожиданное препятствие способно ее огорчить до слез. Настя отбросила письмо и отвернулась. На глаза довольно натурально навернулись слезы. Поразмыслив о своей несчастной доле, Настя сердито свернула из письма кораблик и выбежала из комнаты. Она пустила кораблик в воображаемый ручей и уселась на воображаемый берег.

— Спасибо, — сказала Регина и сделала знак рукой. Настя подошла и устроилась напротив актрисы на краешке сцены.

С минуту Регина молчала, а Настя пыталась определить — понравился той этюд или нет.

— Что в письме? — вдруг спросила Регина.

— А вы не догадались? — удивилась Настя.

— В том-то и дело! Я не догадаться должна, а кожей почувствовать! Кожей! Как тебя полоснуло по сердцу это письмо! Как оно тебя ударило!

— Но я.., но там ничего такого!

Регина не дала договорить.

— Это никому не интересно. Интересно — чтобы страсть. Чтобы до письма ты была одна, а после письма — другая. Совершенно. Оно тебе дыхание перекрыло. Оно тебя убило. А ты кораблики пускаешь.

Настя во все глаза смотрела на Регину. Что это с ней? Будто вулкан проснулся. Или Настя задела в ней что-то личное?

— Я попробую.

Настя вышла на площадку и стала играть этюд заново. Но на середине Регина ее прервала, и Настя по лицу актрисы поняла, что та недовольна. Что ей еще нужно? Этюд на три слова, Настя с заданием справилась. Все три слова увязаны в событие. А она как с цепи сорвалась.

— Представь на миг, что он тебя бросил.

«Типун тебе на язык!» — суеверно подумала Настя.

— В этом письме — слова прощания. Он уехал. Он любит другую.

Настя задумалась. Она ясно представила мягкие черты лица Вадима. Румянец на скулах, его добрые глаза. Представить себе, что он написал ей подобное письмо и подсунул, чтобы не объясняться, не получалось. Такого просто не может быть.

— Понимаешь, актер все переживания берет из себя. Этюд можно играть только из собственной жизни.

— Но меня, слава Богу, пока еще не бросали, — угрюмо пробормотала Настя. Еще немножко — и она начнет дерзить. Регина сегодня в ударе, прав Чемоданчик. И парит студентов. Эти ее страсти-мордасти на сцене — полный отстой!

— У тебя есть парень?

— Есть.

— Ты его любишь?

— Люблю!

— Тогда немного фантазии и — полный вперед! Все, что ты переживаешь с ним, — складывай в копилку собственной памяти. Эмоциональной памяти. Это заблуждение, что можно сыграть чужие чувства. Нужно сделать их своими, нужно отыскать их в себе и вырастить.

Настя отправилась на сцену, теребя в руках злосчастное письмо. Она чувствовала приближение слез. Настроение эйфории, полета напрочь улетучилось.

Она начала играть этюд, зная, что играет плохо и что впервые не получает того удовольствия от индивидуальных занятий, какое получала всегда.

— Я не могу, — призналась она где-то посередине и бросила замусоленное «письмо» на пол. — Не получается у меня.