Читать книгу "Продается дом с дедушкой - Маша Трауб"

– Смотри, лоб не расшиби. Пойдем уже, хватит причитать.

– Михалыч, а потом еще в третью зайдем, ладно? Ну, ты ж волшебник. У тебя ж руки. А у этих, – нянечка кивнула на своих помощниц, – крюки.

Игорь вышел из палаты и постоял в коридоре. Он всегда сторонился чужого горя, чужой боли. Был брезглив, и даже вид крови наводил на него панику. Конечно, он сдерживался, старался не показать, но сейчас ему стало плохо.

Мимо проходили пациенты, пришедшие посмотреть на тех, кому еще хуже. У одной женщины, опутанной трубками, в руках был контейнер с мочой, у другой, тоже в трубках, – с мутно-красной жидкостью. Они стояли, смотрели на корчащегося от боли мужчину с неподдельным интересом, без всякого сочувствия и жалости. Смотрели как на долгожданное развлечение в однообразном больничном графике.

По коридору в огромных кастрюлях развозили на тележках ужин. Картошка, макароны, рыбные котлеты, компот, хлеб – белый и серый. Ходячие больные зашелестели по коридору обратно в палаты – развлечение развлечением, а ужин по расписанию. Игорю дико захотелось есть, просто до одури! Он пошел дальше, заглядывая в палаты. В предпоследней уже командовал Михалыч.

– Куда ее? – спрашивал он у нянечки.

– На эту кровать.

– Уважаемая, встать можем? – кричал в ухо бабуле со страшной гематомой на лице Михалыч.

– Что? – не слышала бабуля.

– Бери ее и перетаскивай, – велела нянечка.

– Душа моя, давай я тебя приобниму, – говорил Михалыч бабуле, профессионально обхватывая ее под руки и талию. – Давай, уважаемая, пойдем потихоньку, я тебя на танцы приглашаю. Сейчас с тобой тур вальса исполним – вон дотуда. Аккуратненько… Душа моя, да ты совсем пушинка, сейчас я тебя подхвачу и закружу. Ты не балерина, часом? Ох, точно в прошлом балерина! Как мне помогаешь!..

Нянечка сморщилась – и чего церемониться с этими бабками? Но Михалыч продолжал называть бабулю, которой Игорь на вид дал бы не меньше восьмидесяти, «уважаемой» и «душой моей». Бабуля расслышала, приободрилась, сделала несколько шажков и повисла на сильных и уверенных руках Михалыча.

– Ну нет, душа моя, я рассчитывал на продолжение… Давай еще пару шажков. Я тебя на танцы пригласил, а ты меня подводишь…

Бабуля сделала еще несколько шажков и упала уже на нужную койку.

– Ну вот, – обрадовался Михалыч, – дотанцевали!

Бабуля улыбнулась, но тут же испуганно дернулась и схватила Михалыча за руку:

– Не хочу здесь, на этой кровати. Не разрешай им. Тут все умирают. Я уже месяц лежу, и с этой кровати всех ногами вперед выносят. Родненький, я тебе денежку дам, у меня есть, ты не думай, только не ложь меня сюда! Назад отнеси. Не хочу я в морг! Страшно мне… Понимаешь? Боюсь я умирать. Не готова еще. Ты через пару дней приходи, тогда и переложишь.

– Да что ты такое говоришь, уважаемая? Ты спутала! Это с соседней кровати увозили. Я и увозил. А с твоей всех домой отправляли. Что я, врать тебе буду?

– С соседней? Может, я и перепутала… Помню, что отвозили в морг. Уже троих, пока я тут лежу. Думала, что я следующая. А не готова пока… Да и дочка еще не приехала. Вот как дочка приедет – так сразу и помру. Можешь меня тогда и в морг отвозить. Мне бы только дочку дождаться! Пару деньков…

– Нет, душа моя, я тебя в морг не повезу. Так и знай! На танцы пойдем, на свидание. Пойдем? Обещаешь? Вот сейчас подлечишься и побежишь впереди меня. Только смотри, с другим-то не убегай, а то знаю я вас! Только обещаете, а потом с молодым вот и убежишь!

Бабуля улыбалась беззубым ртом, совершенно счастливая.

Михалыч тем временем проворно орудовал рычагами, подкручивая, подвинчивая, приподнимая, опуская изголовье. Поправлял подушку, одеяло, при этом успевал еще и цыкать на нянечку, у которой было полно дел и пациентов – переполненное отделение, внизу каталку ждут, надо еще троих погрузить да поднять, а Михалыч нянькается с бабкой, которой и жить-то осталось – пару дней в лучшем случае. Не жиличка… В чем только душа еще держится? Ведь уже неделю, как помереть должна была, а крепкой оказалась. Как сказала, что дочь дождется, так и трепыхается. Дочери звонили, та приезжать отказалась – в другом городе, денег на билет нет, троих детей оставить не с кем. Вот как такое бабуле скажешь? Лучше пусть надеется. Сказали, что едет дочь, билеты достает, со дня на день приедет…

– Ну как? Хорошо? Есть хочешь, душа моя? Что хочешь? Я все сделаю, – пообещал Михалыч, поглаживая бабуле руку.

– Я хочу прическу, – засмущалась бабуля, – если на танцы-то.

Михалыч посмотрел на нянечку, та сделала ему страшное лицо, но потом покорно сбегала в перевязочную, вернулась с бинтом, оторвала кусок и обмотала седые космы бабули в девчачий хвост.

– Мне нравится, очень красиво, – сказал Михалыч, и бабуля ему поверила. Зеркала все равно не было. Она откинулась на подушки и затихла.

– Больно мне…

– Укол ей сделай, – велел Михалыч нянечке.

– Откуда я ей обезболивающее возьму? Потерпит! – возмутилась нянечка.

– Сделай, я сказал, – велел Михалыч изменившимся голосом. Говорил тихо, чтобы бабуля не слышала, но строго – не возразишь.

– Не могу, Михалыч, хоть режь! Не имею права. Я ж не медсестра. Да что я тебе рассказываю?..

– Зови Ольгу, быстро, я сказал!

– Да она меня прибьет на месте. Михалыч, миленький, пойдем уже. Ты мне так нужен!

– Зови Ольгу. Или мне самому позвать? – пригрозил Михалыч.

Нянечка кинулась в коридор и через минуту вернулась с медсестрой. Игорь заметил, что даже главная медсестра относится к Михалычу с уважением и даже почтением.

– Ольга Владимировна, укольчик тут нужен… Как для себя прошу, – тихо сказал Михалыч.

Ольга Владимировна молча откинула одеяло. Игорь увидел тощую, как палка, ногу бабули – синюю от гематом, шишек и вен-жгутов. Быстрым движением ввела препарат.

Бабуля ойкнула и тут же затихла.

– Спасибо, родненький… – прошептала она.

Михалыч продолжал гладить бабуле руку.

– Все… – тихо сказал он.

– Что все? – не поняла нянечка.

– Скончалась.

– Что ж мне теперь, заново постель перестилать? – всплеснула руками нянечка.

– Дура ты! – сказал Михалыч. – Как я только тебя терплю… Лучше я со Светкой буду работать. А ты меня ищи-свищи, не приду. И Молодого не дам, не выделю. Поняла?

– Михалыч, миленький, ну прости, не сердись! Ну, сорвалось с языка. Устала я, уже вторые сутки на ногах…

– Без меня не могла ее отпустить по-человечески? – уже спокойно упрекнул Михалыч.

– Да откуда ж я знала? Это у тебя чутье, а по мне так бабка сбрендила. Нормальная она была, стабильная, упертая. Да я ж, как ты велел, все сделала – про дочку сказала, что едет… Ну что я-то? Чуть что – я виновата?