Читать книгу "Black & Red - Татьяна Степанова"

И отправились они, два дурака пьяных, в лес, бабка качала головой. А утром ни того ни другого нет. В котельную на смену Глухому заступать, а его нет, сменщик матом кроет, потом Гаращенки – братья пришли – малость протрезвились, проспались, вспомнили спор-то свой. Вдвоем к сосне побоялись идти, позвали еще мужиков, соседей – поехали туда на машине. А там на поляне…

В общем, милиция потом туда ездила. Слухи ходили, что ствол ТОЙ сосны кровью был свежей вымазан и вроде как кора у сосны попорчена – то ли ее кто когтями драл, то ли ножом ковырял, что-то вырезать там пытался. А Сашку с Пашкой так и не нашли. Пропали они, сгинули. Гаращенок потом все на следствие тягали, допрашивали, признания от них в милиции добивались, что это, мол, они по пьянке их в лесу прикончили. Только они не сознавались. Старший Гаращенок здоровьем своим клялся, что они, мол, с братом пальцем корешей не трогали.

Так что ты и этот случай, девка, помни. И в лес не ходи. И на дороге проезжей ни с кем, упаси бог, не знакомься.

Даже с крутыми мотоциклистами…

Клубничный дайкири на дне бокала был красен, как кровь. Лола допила его остатки, облизнула губы, расплатилась.

Последние пятнадцать минут ожидания (в офисе Деметриоса как раз заканчивался совместный терапевтический сеанс) она дежурила на улице – на углу Калашного переулка, возле витрины кофейни, тихо напевая про себя привязавшийся мотивчик: «Милый друг, наконец-то мы вместе… Сердцу хочется… и хорошей большой…»

Юную, хрупкую, светловолосую, капризную, скучающую, ее спустя пятнадцать минут и увидели они все – Деметриос, Гай, Ермаков, Владимир и Оксана Жуковские. Все, кроме Кати, которой давно уже и след простыл.

Наверное, Катя сделала ошибку, что ушла.

А может, и нет…

Ведь никто, увы, не способен читать чужие мысли. Листать, как дешевый триллер, чужую память, в которой вот так причудливо и спонтанно – и вроде бы ни к селу ни к городу – всплывают в минуту скуки и одиночества старые сказки, слышанные в детстве.

Бабушкиной сказкой Лола просто пыталась развлечь себя, скоротать время в теплый августовский вечер.

О том, что это ее ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР, она в тот момент даже и не подозревала. Лолу не поразило и то, что в этот последний вечер ее коротенькой жизни ей вдруг вспомнилось ИМЕННО ЭТО – сказка, почаевская небылица, а не что-то другое.

Глава 15Поздравительная открытка

Дома было темно и пусто, но темнота отчего-то больше не пугала, а пустота дарила ощущение простора и свободы. Катя прямо с порога стряхнула с ног босоножки, и они, милые, полетели кувырком по коридору. Она сразу поставила диск с чаплинской музыкой.

Огни большого города…

Распахнула настежь балконную дверь, которую до этого запирала на оба шпингалета накрепко. Наполнила ванную, развела море пены душистой и – бу-у-лтых!

Огни большого города…

Драгоценный уехал, но, оказывается, можно и без него перекантоваться. И совсем не скучно. И вовсе не страшно.

Ямочка на подбородке… Что ж это такое, а?

«Я не буду звонить». – «А я буду». Что ж это такое?

Все это ерунда. Несущественно и неважно. Завтра все встанет на свои места, и вообще… Драгоценный вернется. А он… он женат…

ЗВОНОК.

Катя вышла из ванной как королева, не торопясь, кутаясь в махровую простыню. Звонит? И пускай себе, она не спешит, она сама себе хозяйка.

– Алло, я слушаю.

– Зайчик, это я. Чегой-то у тебя там? Вечеринка?

– Вадичка?

– Он самый, а ты кого ожидала?

– Тебя. – Катя смотрела на себя в зеркало. Хотелось высунуть язык. Высунула, показала зеркалу. Одиночество – иллюзия свободы.

– А что голос тогда разочарованный?

– Я из ванны выскочила, бежала. А музыка – это психолог посоветовал. Деметриос Игорь, помнишь его? Я тут к нему снова ходила.

– На кой черт тебе психолог?

– Не по себе стало без тебя. Одна в квартире – как-то боязно. И потом у нас такое жуткое убийство. Представляешь, вломился к одной тетке кто-то ночью через окно на четырнадцатом этаже.

– Брось, зайчик. Ты ж у нас храбрец-огурец.

– Мне это уже говорили. – Катя вздохнула. – Ну как там у вас дела больничные?

Драгоценный долго, обстоятельно и нудно – так показалось Кате – начал излагать клиническую эпопею. Его работодателю Чугунову делали предоперационные анализы. И категорически запретили пить.

– С отпуском решаешь вопрос?

– С отпуском? Нет пока, работы много.

– Давай не откладывай. Тут отель хороший. Мюнхен посмотрим с тобой, в какой-нибудь замок смотаемся, в горы. Ладно, тут футбол начинается по местному кабельному, «Бавария» играет. Ну все, целую.

Целую… И я, и я, и я вас тоже…

Катя закружилась по комнате под чаплинские «Новые времена». Уехали, и господь с вами. Мы и одни проживем, просуществуем. И не надо нам никого. Вспомнился брюнет из джипа, затянутый, как в колет, в черную кожу. Кто же это такой? Ему бы в кино сниматься, например в английской мелодраме «Гордость и предубеждение», «Разум и чувства» – всех бы «голливудов» затмил. Такой взгляд, такая фигура – мрачная романтика, и даже эта легкая небритость… И вот поди ж ты – лечится у психолога. Там ведь сплошные неврастеники обретаются, типа меня. Катя вздохнула. А этот… А тот…

Ямочка на подбородке. И тоже лечится у психолога. От чего? Может, несчастлив в браке? В жизни разочарован?

А тот третий, в синем деловом костюме… Катя внезапно вспомнила, где она видела типа в деловом костюме: на свадьбе у Нины и Марка Гольдера. Он брат Алексея Жуковского, про которого только вчера говорили по НТВ, что его прочат на место вице-премьера по вопросам обороны. Зовут его, кажется, Владимир, и жена его какая-то дальняя родственница Марка. Очень милая женщина. Великолепные волосы. Помнится, платье у нее было совсем простое и вместе с тем такое изящное. Вот как надо одеваться, а не в извечные протертые джинсы. Это, зайчик, вкус врожденный, это искусство. А муженек ее – этот самый Владимир Жуковский по виду обычный ипохондрик. И тоже лечится у психолога от каких-то там бяк. Ну, сейчас ведь кризис финансовый, они там, эти яппи, наверное, слегка тронулись на почве падения биржевых индексов своих. Впрочем, на биржевого брокера Владимир Жуковский не похож.

А тот, другой, похож на женатого человека, да… Вот так…

И я не буду, не буду звонить.

ЗВОНОК.

Катя посмотрела на часы: ого, Драгоценный что-то позабыл со своей «Баварией»? Нет, определитель в сотовом показывает совершенно другой номер.

Звонок…

Все же как мало нужно, чтобы страшное стало нестрашным, одиночество показалось не наказанием, а неким отпуском, сменой декораций. Одно свидание – никчемное забавное свидание на углу Никитской. Она и не думала ни о чем. И сейчас не думает.