Читать книгу "Отстегните ремни - Катерина Кириченко"

В Голландии, да и везде в Европе, у каждой постройки, разумеется, есть хозяин: у домов с арендованными квартирами — строительная корпорация, у домов с выкупленными квартирами — сформированный собственниками специальный комитет. В обоих случаях с жильцов ежемесячно берут деньги, формировавшие такую вот кубышку, из которой всегда можно взять на покраску балконов или ремонт лифта.

После приватизации в России дома стали быстро приходить в упадок, что, в свою очередь, не могло не уменьшать стоимости квадратного метра каждой отдельной квартиры и уже непосредственно било по карману собственников. Почему тогда они не формируют такие жилищные комитеты и не следят за внешним видом дома — непонятно. Вернее, наоборот, как раз понятно и прискорбно. Каждый норовил грести только под себя, и создание комитета по сбору денег на будущие покраски и ремонты воспринималось жильцами однозначно: гребут не к ним, а от них, конкретно из их кармана. А то, что, запуская внешний вид дома, в конце концов, они воровали сами у себя, снижая категорию дома, и как следст вие — общую стоимость своего личного в нем метра — это мысль сложная и предполагающая наличие в менталитете каких-то долгосрочных взглядов на вещи. А, глядя на российскую историю, легко понять, почему никто не верил во что-то, хоть мало-мальски долгосрочное в этой стране. Понятие собственности, крепко и надежно защищенной законом, в России давно полностью разрушено.

Отрадно было осознать, что раз в моей голове еще рождаются такие абстрактные мысли, значит, вчерашнее приключение не окончательно выбило меня из колеи. Да и по всему видно: оно уже заканчивалось хеппи-эндом, через пять минут меня ждала моя квартира, а Макс найдется и разрулит вопрос с бандитами. И заберет ребенка.

— Вот к тем трем шестнадцатиэтажкам, — показала я на виднеющиеся впереди дома. — Вы у подъезда остановитесь, а я за деньгами быстро сбегаю. Я не обману. Я никогда не обманываю… особенно таких хороших людей, как вы. Вы меня очень выручили.

— Да ладно… что уж, бывает, — отмахнулся водитель от моих благодарностей, хотя было видно, что ему приятно.

Наша «девятка» повернула направо и съехала на наклонную дорожку, ведущую к слегка утопленному в низине подъезду.

Как жильцы многоэтажного многоподъездного дома умудрялись парковать автомобили на нескольких квадратных метрах у подъезда, отведенных для этих целей строителями и планировщиками в количестве, ровно необходимом на доисторический год постройки дома, когда машина еще не являлась средством передвижения, а считалась довольно редкой роскошью — было абсолютно понятно с первого взгляда. На каждом клочке вытоптанного шинами газончика, невзирая на попытки мэрии оградить остатки пыльной московской зелени низкорослыми заборчиками, громоздились, запирая друг друга, автомобили. Причем явно просматривались классовые преимущества хозяев: машины подороже стояли более нагло, подешевле — жались скромней, съезжая одним колесом на проезжую часть. Самая беспардонная машина, — а ей оказался черный бронированный джип неизвестной мне навороченной модели — стояла откровенно на тротуаре всеми четырьмя колесами, и вдобавок из нее довольно по-хамски играла музыка. Из открытой дверки водителя на асфальт высовывалась покачивающая в такт музыке мужская нога в мягкой пумовской кроссовке.

Мы притормозили почти сразу за джипом. Аккуратно разбудив прикорнувшую на моей груди несчастную олигархическую дочку, как я теперь ее про себя называла, я стала выбираться из машины. Держа одной рукой сонного ребенка, второй я пыталась хоть как-то придержать остатки своего ободранного платья, и, разумеется, выронила прямо в лужу Дашиного зайца.

— Вот черт! — не удержалась я и стала медленно нагибаться за игрушкой, как вдруг в нескольких метрах от себя услышала вполне знакомый мне чих. Потом сразу еще два. Где я их уже слышала?

— Бля, Колян, задолбал уже чихать, — сказал голос из джипа.

— Да ладно, ты прям точно нервный стал. Сто пудов тебе в твой вонючий Тайланд пора, — ответил Колян.

Нога в кроссовке убралась в бронированную машину.

Я замерла, наклонившись за мокрым зайцем. Глаза мои округлились от ужаса, а сердце начало выписывать невероятные ча-ча-ча в какой-то латиноамериканской пляске. Молниеносно впрыгнув обратно в приютившую меня «девятку», я умоляюще прошептала:

— Пожалуйста, прямо сейчас, быстро, уезжайте из двора!

Светлоглазый мой спаситель немедленно завел мотор машины и начал задом выруливать обратно на дорожку.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Случилось. Там, в джипе, сидят люди, с которыми я никак не хочу встречаться. Я не могу вам объяснить… Вы не могли бы объехать дом с другой стороны и притормозить у балкона общей лестницы?

Золотой мой, понятливый мужик спрашивать дальше ни о чем не стал. Объехал дом с другой стороны и остановился, как я и просила, у черного входа в подъезд.

— Может, тебя проводить? — только и спросил он.

— Нет, спасибо. Не надо. Только… Я, наверное, спускаться уже с деньгами не буду. Я вам выброшу их из окна, в трубочку скатаю и брошу. Если вы прямо здесь стоять будете, то вот в нескольких метрах от капота они у вас и упадут. Мы сейчас точно под моим балконом. Можно так?

— Да можно, чего нельзя?

Светлые глаза посмотрели на меня с тревогой. Ох, умничка какая, золотой ты мой! Что бы я без тебя сегодня делала? Захотелось чмокнуть мужика в щеку, но я отбросила эту мысль. Во-первых, скорее всего, он меня не так бы понял, а во-вторых, надо было торопиться.

— Спасибо вам огромное! — с чувством сказала я, уже вылезая из машины. — Я брошу деньги, правда! Не уезжайте.

Вот оно, славное партизанское детство! Лазания через балконы, знание всех черных лестниц в доме… Дыра в балконной стенке, находившаяся тут еще с незапамятных времен, так и не была заделана, спасибо отсутствующему в доме комитету жильцов, — улыбнулась я. Во всем есть, оказывается, свои преимущества. Дом стоит, как урод некрашеный, зато всегда в него можно проникнуть через незаделанный задний ход.

Придерживая одной рукой Дашу, я довольно ловко пролезла в дыру в балконе и скрылась в зияющем выбитым стеклом проеме черной лестницы.

— Дашулечка, зайка! Мы уже почти на месте. Ты потерпи, моя сладкая, сейчас нам забраться на двенадцатый этаж, и все дальше будет хорошо. Скоро за тобой приедет папа. Ты сумеешь пойти сама? А то у меня, боюсь, нет сил нести тебя так высоко.

Даша посмотрела на меня обиженными серьезными глазами:

— А папа скоро приедет?

— Скоро, моя радость, очень скоро! Пойди сама, пожалуйста! Я тебя не донесу!

Лишенная выбора, Даша хмуро кивнула, и мы стали медленно взбираться на двенадцатый этаж.

На лестнице, разумеется, кто-то уже справил малую нужду, а стены были исписаны похабнейшими ремарками, но это тянулись последние метры моих сегодняшних страданий, и я готова была целовать и эти грязные ступени, и выкрашенные грязно-зеленой краской стены, лишь бы быстрее оказаться в спасительном убежище маминой квартиры.