Читать книгу "Иди и умри - Вячеслав Денисов"

Однако обо всем этом ничего не знал человек, приглашенный Коровяковым в Тернов в качестве специалиста по щепетильным вопросам. Ему было неведомо, что Коровяков оставил его в этом городе, сбежав в Москву, он не знал, что в его услугах больше никто не нуждается. Двадцать тысяч долларов – пятидесятипроцентный аванс за исполнение будущей работы – были перечислены на его счет в столичном банке. И он, обуреваемый желанием получить остальную половину, не позволял себе ложиться спать сегодня, не выполнив за день ту часть работы, что наметил вчерашним вечером.

После стрельбы, которую он учинил в здании суда, стало ясно – стена, образовавшаяся между ним и жертвой в день убийства первого милиционера, только прочилась и высилась. Тревожило и отсутствие Коровякова. Обычно они созванивались два раза в день. Первый раз в период между часом и двумя, второй раз – около девяти вечера. И сегодняшний день, четырнадцатого ноября, оказался единственным за две недели общения, когда Коровяков ни разу не позвонил сам и дозвониться до него было невозможно.

Перебрав в голове все возможные варианты сложившейся ситуации, человек из Петербурга выбрал один, и он оказался верным. У Коровякова неприятности из-за двоих дилетантов, специализирующихся на «разводке» рыночных барыг и торговцев из бывшего СССР. Он был уверен в том, что рано или поздно именно эти двое, друзья осужденного сына директора департамента, окажутся тем местом, в котором рвется. И он не раз говорил об этом Коровякову. Однако тот со свойственной ему провинциальностью твердил:

– Эта братва – могила. Мы, сибиряки, народ закаленный, а потому надежный.

Первый «закаленный» сдал Коровякова, по всей видимости, вчерашним днем. Значит, не пройдет и суток, как менты доберутся и до второго закаленного. Не звонил Коровяков – и в человеке зарождалась тревога. Вполне возможно, что гвардия из областной прокуратуры добралась не только до второго кретина, но и до самого директора. Один из дружков директора ему приглянулся в том смысле, что был похож на него ростом и весом. Разница была лишь в стиле одеваться. Человек из Северной столицы никогда бы не позволил себе надеть пуховик и шапочку, которая пригодна лишь для дела в качестве приметы, отбивающей память на другие приметы. Во что был одет преступник? – спрашивают свидетелей менты. И те дружно отвечают, что он был в черной шапочке. Не в куртке от Ланцелотти, не в мокасинах от Гуарди, а именно – в черной шапочке. Эта шапочка стала уже притчей во языцех, непременным атрибутом совершаемого преступления. Именно по этой причине турист из Питера надевал на голову этот убор лишь тогда, когда того требовали серьезные обстоятельства.

Этот же носил ее каждый день. Тем лучше. У этого Генки отутствует не только вкус, но и внимание. Когда к дому Струге они выдвинулись на джипе Генки, тот даже не удивился, что «турист» в том же пуховике, джинсах и обуви, что он сам. Вряд ли ему придет в голову, что это не случайное совпадение, а часть игры «командированного». После этого просто грех не сунуть ему под заднее сиденье «ствол». Запомнят одежду, в машине найдут пистолет… Да для сыщиков это просто подарок! Неужели кто-то поверит в байку, что этот пистолет в машине оставил человек, имя которого Генке не известно, хоть тот и одет так же, как и он?

Невысокий делал это почти автоматически, сваливая на очередного глупца тяжесть груза, который волокся за ним уже много лет. Чем меньше доказательств в отношении него и чем больше вероятность того, что под это дело подпишут другого, тем спокойнее вечера и беззаботней каждое новое утро.

Можно было уже давно уехать. Однако «отбой» никто не давал, а двадцать «тонн» баксов на дороге не валяются. Курочка – по зернышку, и если бы он так относился к работе, что мог махнуть на проблемы рукой и уехать, то не было бы ни зернышек, ни тех, кто бы их предлагал. Ворочаясь на диване, потягивая пиво из высокого, купленного по случаю, стакана, человек нервничал и пытался вслушиваться в каждое слово, произносимое диктором с экрана. Тот рассказывал о новых политтехнологиях на выборах, борьбе журналистов с Центральной избирательной комиссией за методы освещения этих выборов и суммах, в которые эти выборы обходятся партиям и одномандатным депутатам.

Это все было, безусловно, интересно, благо человек из Питера обладал достаточным интеллектом, чтобы разбираться во всем этом. Рядом стояло хорошее терновское пиво, которое было, безусловно, лучше, чем любое питерское, сигареты, покой. Было все, кроме главного. Еще три дня назад, напоровшись на проблемы, человек попросил Коровякова (в его же, коровяковских, интересах, разумеется) узнать, не предвидится ли приезд Струге в областной суд. Дело в том, что обычные способы устранения отдельно взятого человека потеряли смысл сразу же, едва не только прокуратуре, но и всему городу стало известно, что Кургузов, так дерзко третировавший судью по телефону, письменно и очно, уже давно находится в мире теней. Добраться до жены судьи было невозможно: уходя, тот ставил квартиру на сигнализацию. Выходя из подъезда, тут же нырял в подставленный автомобиль. Автомобиль срывался с места и ехал совсем не туда, куда Струге с вечера по телефону обещал собеседнику приехать. В Центральный суд теперь пропускали лишь после досмотра и проверки документов, однако и без этого было ясно, что человек из Питера на вторичный налет не решится ни при каких обстоятельствах.

Изучив места возможного пребывания Струге в городе, человек отметил несколько пунктов назначения. Во-первых, это адрес, по которому проживает некто постоянно сидящий за рулем «Волги» с номерами УВД. Эта-то «Волга» и подается по утрам к подъезду. Во-вторых, это, конечно, суд. В-третьих, аптека, в-четвертых, и это последнее, где он бывал ежедневно, – продуктовый магазин. На этом круг интересов судьи замыкался. Путаясь в догадках относительно своих последующих действий, человек из Северной столицы позвонил Коровякову и попросил узнать, возможно ли перемещение Струге за пределы этого прямоугольника. И в разговоре заметил:

– Послушайте, Друг, он же государственный муж. Не писатель, не бомж и не директор департамента по транспорту. Это означает, что у него есть какие-то обязанности. Перед кем-то же он должен держать ответ за службу, например? Его могут куда-то вызвать, направить, в конце-то концов?

– Понимаете, Друг… Судья – это как раз такой государственный муж, который ни перед кем не отчитывается, и никуда его, за исключением отставки, послать невозможно… Впрочем, я понял, что вы имеете в виду. Я узнаю и выйду на связь.

И вот миновал уже целый день после посула, и вместо того чтобы хотя бы вешать на уши лапшу и отвираться, Коровяков исчез вовсе.

Оставалось пиво, сигареты и телевизор. Ящик с телепередачами, где рекламируют терновские фирмы по производству пластиковых окон, рассказывают о городе Геффельшторфе – побратиме Тернова и обещают погоду на завтра.

Он давно бы уже уехал. И останавливали даже не двадцать тысяч, а желание достать того, кто, в отличие от многих, оставался недоступен. Человека вел азарт, рассчитанный на желанный фарт и победу. И уже не важно, что это будет – топор, пуля или толчок на рельсы под набирающий разбег поезд…

И он дождался.