Читать книгу "Возраст гнева - Сергей Самаров"

А без бронежилета это очень неприятно. Это неприятно даже в бронежилете. Особенно в бронежилете скрытого ношения. Такой бронежилет может уберечь от пистолетной пули, но ребра при этом наверняка будут сломаны. А что такое сломанные ребра, я хорошо знаю. Было дело, пережил я такую неприятность. Полтора месяца дышал с болью. А потом, когда ребро срослось, понадобился еще целый месяц на восстановление боевых кондиций, так как со сломанными ребрами заниматься боевой подготовкой я, естественно, полноценно не мог. Выполнял только отдельные упражнения без нагрузки на все тело, чтобы совсем не зажиреть. Повторения подобной ситуации я не желаю.

— Итак, что привело тебя к нам, добрый человек?

Голос имама Гаджиева был высок, в нем чувствовалась характерная восточная хитрость, заметная для знающего человека, который многократно общался с подобными людьми. Причем эти нотки хитрости свойственны всем восточным людям: представителям и Кавказа, и Средней Азии, и даже Китая. О том, какой я человек — добрый или не добрый, — он, естественно, даже не задумывался. Это просто вариант общения с малознакомым собеседником.

— Вы, Абди Акберович, хорошо знали Равиля Эмильевича Сарафутдинова…

У меня не было данных о том, что имам хорошо знал убитого майора спецназа внутренних войск. И вопрос мой носил проверочный характер. Что имам скажет на это?

— Он был одним из моих братьев-мусульман. Мы, конечно, были знакомы. Нас в этом городе не так много, чтобы не знать друг друга. И всем нам было больно, когда пришла весть о том, что Равиля Эмильевича убили.

Скорбь в его голосе была похожа на настоящую, но все же актерского мастерства Имаму Гаджиеву не хватало, и нотки той же простоватой восточной хитрости в его словах проскальзывали. Я ему не верил.

— Я обратился к вам за помощью. Поскольку Равиль Эмильевич был вашим прихожанином, вы можете знать, с кем он чаще других общался. Может быть, эти люди что-то подскажут мне, как-то помогут расследованию?

— Насколько мне известно, дело расследует и уголовный розыск, и ФСБ. Какое отношение к данному убийству имеет частный сыск? — голос Абди Акберовича изменился. Теперь он спрашивал жестко и напористо, грамотно и ясно выражая свою мысль. Однако очень скоро тон его стал прежним. — Каждая смерть — это трагедия. А человек так устроен, что любая трагедия вызывает у него любопытство. Именно этим объясняется интерес к различным техногенным катастрофам или стихиям, которые обрушиваются на людей. Люди удовлетворяют свой праздный интерес через чужую боль. А здесь ситуация усугублена тем, что у Равиля Эмильевича остались родственники, в том числе и члены нашей уммы[10], которым каждое напоминание об этой трагедии причиняет душевные страдания. Я хочу убедиться, что тебя заставляет вмешиваться в это дело не простое любопытство.

Возразить имаму было нечем. Я всегда уважал людей, придерживающихся определенных правил и строго следовавших своим принципам.

— Нет. Я не из тех людей, которые любуются чужим страданием, — просто ответил я. — Меня нанял уголовный розыск. Вернее, нанял не меня, а наше агентство. А агентство, в свою очередь, поручило следствие мне, как бывшему офицеру спецназа, которому легче будет найти язык с другими спецназовцами, бывшими сослуживцами майора Сарафутдинова.

— А что, у уголовного розыска своих сил не хватает? — Я уловил в вопросе настороженность и недоверие к моим словам.

— Об этом следует спрашивать уголовный розыск, а не меня. Насколько я знаю, арестован один из сотрудников уголовного розыска, капитан Взбучкин, арестован, кстати, с моей помощью… До вынесения решения суда официально уволить его и нанять другого человека не позволяет закон. Взбучкин пока только отстранен от работы. А его свободная ставка идет на оплату моего труда. У самого уголовного розыска, похоже, людей действительно не хватает.

— Что-то я слышал про этого капитана. Кажется, это касается дела Расинского?

— Вы хорошо осведомлены.

— Среди членов нашей уммы есть и полицейские, и адвокаты, и судьи. Есть и депутаты Законодательного собрания области, которые хорошо знали Расинского. Отношение к нему самое разное. Но большинство говорит о нем хорошо. А это значит, они не одобряют твою деятельность, частный сыщик.

— Извините, Абди Акберович, я не намерен обсуждать деятельность и преступления Расинского. Это без моей помощи сделают прокуратура и суд. Я же пришел к вам с конкретной просьбой, которую вам изложил. Можете вы мне помочь?

Имам Гаджиев посмотрел на часы, украшающие стену его кабинета. Это было уже во второй раз за время нашего разговора. В первый раз он смотрел словно бы ненароком, но я заметил, как сфокусировался на стрелках его до этого рассеянный взгляд. Во второй раз Абди Акберович смотрел на часы демонстративно, уже намеренно показывая мне, что у него мало свободного времени. Я понял, что он собирается закончить разговор.

— Хорошо. Завтра у нас будет много людей. Я попрошу своих помощников разыскать тех, кто чаще других контактировал с Равилем Эмильевичем. Оставь свои координаты, тебе позвонят…

Я встал и положил на стол свою визитную карточку. Там были указаны рабочий и сотовый телефоны, а также адрес электронной почты детективно-правового агентства. Личную электронную почту я на визитке не указал. Хватит того, что есть.

Имам поднялся, но руку мне на прощание не подал. Я кивнул, прощаясь.

— Буду ждать звонка. Спасибо…

На пороге я резко обернулся, чтобы поймать провожающий взгляд Гаджиева. И поймал. Он с ненавистью сверлил глазами мою спину. Наверное, я и обернулся потому, что почувствовал этот взгляд. Чтобы оправдать свою внезапную проверку, я задал имаму почти праздный вопрос:

— А по пятницам у вас много людей собирается?

— Достаточно, — коротко ответил он…

— Если я в пятницу в мечеть зайду, меня пропустят?

— В понятие умма входит принятие в свое общество всех людей, без разницы в вероисповедании и национальности. Мы принимаем всех. Главное, чтобы гость не нарушал наш порядок.

— Кажется, этот же принцип проповедует ИГИЛ?

— Я не был в их государстве и не могу знать.