Читать книгу "Остров Тайна - Владимир Топилин"

Ровная, как солнечный луч, лежнёвка упиралась в торец острова: посмотри, мать-природа, как бы ты ни была сложна, а человек покорил твою неприступность трудом и настойчивостью! Там, где не мог пройти всякий зверь, теперь будут ходить люди!

Прочный, деревянный мост служил доказательством тому, что люди могут освоить самые неприступные места на севере.

Сразу от лежнёвки на остров начинался небольшой, пологий подъём на пригорок. Весь берег усыпали высокие, толстые пни. От былых непроходимых зарослей остались молодые деревья и огромные, в два обхвата, кедры.

На пригорке, углубляясь в лес, шла широкая, ровная просека, которая служила продолжением пути на другой конец острова. Несмотря на складки местности, пригорки, овраги, дорога являлась подтверждением точного, инженерного расчёта: ни метра в сторону! Будто здесь должна была быть проложена железная дорога.

Постепенно туман рассеялся. С пригорка вдалеке показался другой конец острова. Где-то там, на краю просеки, впереди, матовым светом блестела тонкая полоска болота.

Семьи быстро идут по острову, осматривая результаты труда предшественников. Представляют, как люди валили лес, пилили его на четырёхметровые сутунки и таскали на своих плечах. Как им было тяжело… Об этом известно только Богу.

Коробейников понукает лошадь, через плечо поторапливает:

– Что, там, с утра мало каши ели? По дороге идти не можете?

Конвой нервно вторит своему командиру, подгоняя позади идущих злыми криками:

– Шевели ногами, старая калоша! Эт-то тебе не масло на колбасу намазывать!

Ссыльные торопятся: скорее бы дойти до места, а там – будь что будет!

Что будет там – никто не знает. Догадываются, но верят в лучшее. Или хотят верить.

В конце острова напахнуло дымом. Где-то тут, неподалеку, должно находиться поселение. Наверное, такие же, как и они, ссыльные, пригнанные сюда раньше, вероятно, освоившиеся на новом месте, срубившие дома, устроившие быт, привычные к работе. Перед избами – могилки у дороги, убогие холмики земли. Невысокие, по грудь человека, красноватые кресты из кедра. Выж женные на дереве калёным железом имена и фамилии. Кто они, нашедшие последний приют на этой неприветливой земле? Такие же ссыльные, чьи жизни были подрублены под корень.

Больно и горько было видеть представшую взору картину. У кого-то промелькнула мысль, что скоро кого-то из них ждёт подобная участь. И сразу исчезли мысли о том, что всё ещё может кончиться хорошо. И опять мучительные – вопросы почему, зачем, за что – сжали сердце безжалостными тисками безысходности.

Сразу за могилками показались крыши наспех срубленных домов, более походивших на бараки. Чуть в стороне, у самой воды, одна на всех большая, топившаяся по-черному баня. Рваный дым печных труб развевался по ветру. Люди в старых, заношенных одеждах. Осунувшиеся лица, потускневшие глаза, опущенные плечи, повисшие плетьми от тяжёлой физической работы руки. Без времени состарившиеся женщины. Высохшие от голода дети. Мужчины – на работах. Больные и обессилевшие – в домах.

Увидев жителей, конвоиры заметно оживились, вместо приветствия пуская в ход колкие шутки:

– Прошка! Ты ещё жива? Пойдём, за булку хлеба в кусточках помилуемся! – кричал один.

– Мария! Покажи ляжки! Они у тебя как у загнанной курицы: синие да худые! – говорил другой.

– Не только худые, но и облезлые, как у драной кошки! – смеялся третий.

– А она и есть кошка: только горсть сухарей покажи да подмигни…

И так унижали каждого, кто попадался на глаза вульгарным властителям порядка.

Оскорблённые женщины отворачивались. Ссыльные молча, с негодованием слушая реплики, переглядывались между собой. Некоторые хмурили брови, другие краснели, третьи сжимали кулаки.

Добравшись до большой, придорожной поляны, Коробейников остановил движение:

– Стой! Становись вместе! – И, дождавшись, когда ссыльные распределятся семьями по группам, дополнил: – Ну что же, господа раскулаченные, вот мы и прибыли на место вашего поселения. Как говорится, поздравляю! Можете располагаться, кто, где и как захочет. Повторяю последний раз: на обустройство – четверо суток! Если кто-то утром на пятые сутки не выйдет на работу, буду урезать продуктами. Поняли?

– Понятно…

– Ну а коли понятно, тогда до завтра! – Коробейников круто потянув повод своего коня, скомандовал: – Конвой! За мной, походным маршем, вольно – арш-ш!

Подчинённые, закинув за спины оружие, стадом поспешили за своим командиром. Будто ожидая этой минуты, Ванька Бродников подскочил к Мельниковым, зло прищурил мутные глаза, зашипел сквозь вытянутые губы:

– Желаю оставаться! Посмотрим, как вы теперь тут жить будете!

И убежал вслед за своими товарищами к горячей еде, тёплой постели и в общем-то беззаботной жизни. Оставил Мельниковых наедине со своей бедой. Не помнит он добра, как и того, из чьих рук ел хлеб, пил квас. Другие мысли летают в его глупой голове. Уверен, что участвует в освобождении угнетённого класса крестьянства от кровопийцев-кулаков. Но не может дойти своим коротким умишком, что Мельниковы и есть те самые крестьяне, на которых держалась вся дореволюционная Сибирь.

Сопровождающие вернулись на заставу, оставив ссыльных в глубокой растерянности. Удивило поведение Коробейникова, который не пересчитал их, как обычно делал это по три раза в день. Непонятно, куда и как определяться, в какие дома, где, на каких местах рубить свои новые избы, куда ходить на работу.

Им помогли те самые женщины, которых конвоиры топили в словесной грязи несколько минут назад. Дождавшись, когда обидчики покинут остров, от домов к прибывшим потянулись люди, в основном женщины и старухи.

Знакомые по перебранке Мария и Прасковья слыли самыми активными из всех обессилевших представителей селения. Приблизившись к новичкам, обе задали один и тот же вопрос:

– Кушать что есть? У нас голод. Мужики вон, в бараках, с нар подняться не могут. Старики все как есть померли. Дети доходят…

– Корешки копаем… семечки еловые толчём. Кабы орех кедровый был – сытно было. Но в этом году на кедрах ни одной шишечки, неурожай! Прости, Господи…

Ошеломлённые этой новостью, новоприбывшие растерялись: они сами после этапа голодные, а продуктов выдали – собака языком слизнёт. И всё же никто не поскупился. Потянулись руки к котомкам, достали сухари, передали голодным. Мария и Прасковья с потеплевшими глазами поблагодарили, пошли к домам, позвали за собой:

– Пойдёмте! Определяться вместе будем. – А сами на ходу задавали вопросы:

– Откель будете? С какого района? Давно ли из дома? Как там дела?

Оказалось, что все – из одних и тех же мест. Только время ссылки разделилось на один год. Марию Кузнецову вместе с семьей из Каратузского района сослали сюда, на остров, в прошлом году. Прасковью Берестову привезли из-под Курагино. Мельниковы хорошо помнят случай раскулачивания хозяина маленького смолокуренного цеха Ильи Ивановича Берестова, проживавшего в казацком посёлке Имисское, расположенном на левом берегу реки Кизир. Никифор Иванович несколько раз ездил к ним за дёгтем и пихтовым маслом, хорошо знал хозяина, и вот уж никак не ожидал встретиться здесь с ними.