Читать книгу "Ничего святого - Александр Зорич"

«Ничего святого» я считаю лучшей своей повестью.

Ничего святого

Моему учителю Дю Ин Ю

Сначала у Лорчей была отвага.

Стоять спиной к гремящей волнами пропасти, с обломками мечей вместо полноценного оружия и во всю глотку орать наседающим врагам «не сдадимся!» – это было в их духе.

Потом отвага воинов Дома Лорчей вошла в поговорки и превратилась в доблесть.

Воспитанники учили мальчиков не меняться в лице, когда больно, и орать «не сдадимся!» как можно убедительней.

Мальчики вырастали настоящими вояками. Они знали, как подрезать сухожилие пленному, чтобы он мог идти, но не мог сбежать, в каком порядке отступать и что следует говорить, когда сзади горящий корабль союзников, а что – когда сзади свой брат с секирами наперевес.

Быть доблестным – значит быть немного актером.

Это когда делаешь вид, что почти не устал после суточной разведывательной вылазки. Или когда говоришь товарищу, истекающему кровью: «Гордость за подвиг сына высушит слезы твоей матери!» Это когда твоим воинам нет разницы – штурмовать замок или грабить обоз, – они сделают все с одинаково правильным выражением лица.

Но актерство приедается – вот в чем проблема. Не прошло и трехсот лет, как доблесть Лорчей превратилась в верность Лорчей.

Верность – это когда ты делаешь вид, что актерства вообще не существует, одна только искренность, отсюда и до горизонта. «Навеки», «никогда», «лучше смерть, чем предательство» – вот слова тех, кто избрал верность своим образом жизни.

Кому только не был верен Дом Лорчей!

Сначала Лорчи были верны своим принципам, потом – союзническому долгу. После – Империи и лично императору. Сотню лет спустя – Дому Гамелинов, а потом – их заклятому врагу, Дому Пелнов. Не говоря уже о верности идеалам мужества и отваги…

Когда Лорчи сделали верность своей профессией, у них появились деньги.

Оказалось, верным быть выгодно. Нужно только как следует выбирать, кому верить, всегда брать хороший задаток и не зевать. А вдруг для доверия больше нет оснований и пора хранить верность кому-то другому?

Вместе с деньгами у Лорчей появились наемники.

Оказалось, что хваленой верности Лорчей можно научить кого угодно. Желательно, правда, чтобы этот кто угодно был физически вынослив и несентиментален.

Вместе с наемниками у Лорчей появилось свободное время. Они полюбили книги, хорошую посуду, цветущие деревья и духи.

Так Дом Лорчей стал самым утонченным и самым заносчивым Домом Синего Алустрала.

Даром что полы в хмурых замках Лорчей по традиции мели ритуальными метлами из настоящих человеческих волос. Как в те времена, когда Лорчи были отважны.

Однажды утром на рынке Сьёр, молодой аристократ из Дома Лорчей, увидел прокаженного.

На руках прокаженного не хватало пальцев, а на лице – носа.

И воняло от него отвратительно. Так сильно, что даже те прохожие, которые поначалу были не прочь подать калеке, через три шага по направлению к миске для подаяний отзывали свои благие намерения. Словно в рассеянности прятали они гроши обратно в кошельки и сворачивали в сторону.

У Сьёра охоты подавать не возникало никогда, а значит, изображать рассеянность ему было ни к чему. Он оставался таким же, как всегда: хищным, пружинистым и дерганым.

Сьёр зажал пальцами нос и, широко ступая, зашагал к своей цели – публичному дому с милым названием «Прикосновение».

В переулке на северной окраине города, где по традиции все «прикосновения» и «отдохновения» квартировали, путь Сьёру преградил бродяга, который спал прямо поперек дороги.

Через бродягу Сьёру пришлось переступить.

У лежащего были грязные сивые патлы и длинные желтые когти. От его платья несло рыбой – в нагрудном кармане лежала четверть копченой камбалы, которой он собирался отобедать.

Сьёра даже передернуло – так сильно от бродяги воняло. Даже сильней, чем недавно от прокаженного.

Запаха рыбы Сьёр вообще не переносил. Он напоминал ему о людях, которые зарабатывают рыбой на жизнь: о продавцах и перекупщиках на оптовом рынке, о раздельщиках тунцов и их малолетних, но уже по-взрослому испорченных помощниках. А также о рыбаках, которые больше всех других равнодушны к вопросам гигиены: все равно, мол, шторм умоет и подмоет.

Выводы Сьёр сделал быстро.

Если бы не похоть, тягучая, наглая и безадресная, не шагал бы он через рыночную площадь, где прокаженные – как у себя дома. И в «Прикосновение» не пошел бы. В этом улье сладострастных воплей, в этом театре некрасивых чувств – пустых и, кстати, недешевых – делать ему было бы совершенно нечего, кабы не чувственная тоска.

И тут Сьёр понял: ему срочно нужна настоящая любовь. Тогда можно будет не ходить никуда, кроме нее.

Случилось так, что ходить Сьёр стал к своей родственнице Ливе, моей госпоже, моей любимой.

В ярко освещенной полуденным солнцем гостиной замка Сиагри-Нир-Феар, что в переводе с мертвого языка, на котором некогда говорили Лорчи доблестные и отважные, значит «Гнездо Бесстрашных», сидят три женщины.

Их зовут Лива, Зара и Велелена.

Они ни за что не собрались бы вместе, если бы не обычай Лорчей каждый десятый день объявлять сестринским. В Сестринский день, и это знает каждая женщина Лорчей, следует общаться со своими сестрами.

Сестры сидят вокруг лимонного дерева, которое растет в красивой глиняной кадке с облитыми глазурью боками. Кадка расписана знаменитым каллиграфом Лои.

Элегантные каракули Лои – дорогое удовольствие. Но заставить раскошелиться папашу Видига – отца всех трех сестер – Ливе было несложно. За шестьдесят лет папаша Видиг накупил столько знаменитых вещиц, что хватило бы на хорошую антикварную лавку.

Лимонное дерево тоже непростое. Скоро ему исполнится двести восемьдесят лет. Это – одна из реликвий Дома Лорчей.

У дерева есть даже собственное имя. Его зовут Глядика – потому что люди, которые впервые его видят, чаще всего произносят именно эти слова.

Уже более двенадцати лет Глядика не цветет и не плодоносит, хотя его удобряют и нежат по-княжески. Разговаривать о том, как будет здорово, когда дерево зацветет, считается среди гостей Гнезда Бесстрашных хорошим тоном.

Впрочем, об этом сестры уже говорили. И теперь они болтают о слугах (то есть о нас). Болтает в основном Зара:

– Ливушка, радость моя, раз и навсегда заруби себе на носу – со слугами нужно строго. Ты еще молодая, жизни не знаешь… А я тебе скажу так: чем строже со слуги взыщешь, тем больше толку. Вон взять, к примеру, мою Иннану… Я ее всегда отмечала, обходилась с ней по-человечески. И что? Какая мне благодарность? Волосы гребнем как драла, так и дерет… И грубит все время.