Читать книгу "Сочини что-нибудь - Чак Паланик"

На рассвете рация разразилась треском статики. Сквозь шум пробился женский голос:

– Яркая Радуга, как слышно? Прием! – Пыльную тишину снова нарушил треск. – Это Лакомка. У нас код «Мята». Как слышно? Прием!

С восходом солнца буря унялась. Рядом с утопающей в пыли рацией вжикнула «молния»; из влажного спальника высунулась рука: на каждом пальце – по замысловатому, вытравленному хной узору; ногти покрыты черным лаком; кольцо-хамелеон сделалось цвета оникса, значит, хозяин боялся. Настроение было хуже некуда. Рука принадлежала явно не юноше, лучшие годы человека давно миновали. Он шарил по песчаному полу, разметая потухшие осветительные палочки, конфетные ожерелья и использованные презервативы, пока наконец не наткнулся на рацию. Приглушенно закашлялся и ответил:

– Радуга на связи.

– Слава богине, – ответила женщина, Лакомка.

Мужчина вяло поковырял в пупке. Палец вошел глубоко. Ох уж этот средний возраст с его побочными эффектами. Жизнь одарила мужчину плотным и округлым вислым животиком; когда он имел девушек сзади, те сильно выгибались под ударами трудовой мозоли. Чем больше у парня пузико, тем сильнее приходится выгибаться девушке. У Яркой Радуги живот напоминал кенгуриную сумку. Он нащупал таблетку стелазина, южноафриканский мандракс, таблетку меллерила (запасы именно на такой, крайний, случай). Выудив пятнадцатимиллиграммовую таблеточку меллерила, Радуга сунул ее между потрескавшихся губ и спросил:

– Точно код «Мята»?

Бородатый, загорелый, он наконец вылез из спальника. На шее у него висело несколько угрожающе переплетенных ожерелий, так что он чудом еще не задохнулся. Бусины цеплялись за волосы на груди. Одна нитка даже умудрилась юркнуть в серебряное кольцо на нижней губе.

– Кто кого? – спросил Радуга, поднеся рацию к уху.

Пахло кошачьей мочой. Радуга принюхался к собственным дредам.

– Я в лагере Людей Грязи, – ответила Лакомка.

Спальник пропитался далеко не одним только потом. Рядом лежал бульбулятор, пустой. Содержимое – совсем не вода – вылилось и намочило волосы Радуги. Накануне он наполнил пузырь «Егермейстером». «Егерь», смола посконника, тетрагидроканнабинол – ясно-понятно, чем башка провоняла.

Совсем рядом лежало, свернувшись калачиком, нагое тело. Почти девочка. Крепко спит. Будто в коме. Словно под действием чар, как в сказке. Кто-то наклеил ей на лицо и титьки звезды. Соски темные и круглые, как сливы, а по размеру – даже больше, чем слива. Звезды – красные, золотые и серебряные, из фольги; такими учителя отмечают учеников за домашку. Кто-то сделал девочке надпись на лбу несмываемым маркером. Радуга прочитал и поморщился: «ПАААПИНА ДОЧКА». Присмотрелся к почерку, внимательно присмотрелся. Вроде бы не его.

Девчонка спала так крепко, что ее не разбудил даже рой мух, облепивших титьки. Радуга отогнал их. Пустой такой жест галантности. Мухи сей же миг вернулись на место, будто стервятники.

Лакомка спросила: не стоит ли вызвать полицию?

Радуга моментально вернулся к реальности. К ее подобию. Близкому подобию. Мелларил уже принялся творить чудеса.

– Ответ отрицательный, – сказал Радуга. – Нечего легавым тут делать. – Для убедительности он выждал некоторое время. – Прием?

Лакомка расплакалась. Она умоляла:

– Приходи быстрее, пожалуйста.

Дождавшись, пока она отдышится, Радуга переспросил:

– Как поняла? Прием! – Он выловил из лобковых волос девочки площицу размером с чечевичное зернышко и швырнул ее в сторону соседей по палатке. – Не зови посторонних. Ясно?

Лагерь Людей Грязи. Тусовка не самая любимая у Радуги. Совсем не любимая. Он лучше встретит полнолуние в лагере Грустных Клоунов, глядя на хороводы и огнеглотателей, а ведь Радуга презирал этих фриков. И вот он выбрался из своего ярко-фиолетового спальника. Отыскал мобилку, смахнул с нее слой мелкой пыли и проверил время: еще восьми нет. Городок крепко спит. Специальное приложение в телефоне показывало: воздух прогрелся до девяноста четырех градусов по Фаренгейту. Потянувшись, Радуга встал, надел шлепки и нацепил набедренную повязку. День обещал быть солнечным. Радуга вышел и направился в павильон Гостеприимства за чашечкой кофе. Это как раз по пути. Радуга не торопился – труп не сбежит.

Обходя стороной гигантскую инсталляцию – фаллос из папье-маше, – Радуга отправил эсэмэски двум помощникам. Член привезли на грузовике из самого Ист-Лансинга. Размером с церковную колокольню и начиненный нелегальной пиротехникой, он взорвется сегодня ночью, в праздник.

Построй. Сожги. Построй. Сожги. Сверши обряд и разрушь. Фест напоминал цивилизацию на быстрой перемотке вперед. Здесь находило приют любое безумие и бессмысленное дерзание.

Большие пальцы Радуги порхали над экранной клавиатурой. Он писал своим ребятам: «Это не учения», подтверждая код «Мята».

Между палатками он задержался, чтобы отлить. До земли долетело дай бог половина содержимого пузыря. Солнце с самого утра палило вовсю.

Зазвонил телефон. Номер не определился. Либо жена, либо рыжулька с какого-то там кабельного канала. Радуга рискнул и ответил.

– Лудлоу Робертс? – Жена. – Ты где?

Как хорошо слышно. И не скажешь, что она на расстоянии перелета за шесть сотен и четырнадцать долларов (не считая пошлины за багаж и налога).

Нажать «отбой», что ли?

– Я звонила в отель, – продолжала супруга. – В Орландо нет никакой конвенции Союза художников-фрилансеров.

Радуга прикусил язык и пальцем поковырял в пупке – вдруг там завалялась таблетосина люминала.

У жены свои демоны. Она двадцать с гаком лет проработала в госучреждении: операции по кредитам, подсчеты процентов… И это после школы, где она училась с Биллом Гейтсом. (Обещание на обоих мизинцах.) С Уильямом Генри Гейтсом Третьим. Не в одном, правда, классе: она была младше на три года, зато он пялился на нее. Многозначительно смотрел, смотрел долго, а она хоть бы хны. Судьба, как известно, дважды шанс не подкидывает. Свою работу жена получила словно в наказание.

– Ты ведь там, да? – продолжала она пилить Радугу. – Ты же слово давал… – сокрушенно напомнила она. – Снова ты с этими детьми цветов.

Радуга нажал «отбой». Выудил из пупка мандракс, проглотил его. Эти колеса вставляют быстрее.

Команда в павильоне Гостеприимства знала, какой кофе он любит: без сои, ЛСД, мескалина и чтобы никакого декафеинизированного кофе. А еще лучше без кофе совсем. Ему налили полную керамическую кружку ручной выделки и дали цельнозерновой багель. Радуга сделал большой глоток рома – сладкого, бананового. Да здравствуют привилегии Координатора! Яркая Радуга пригляделся к ребятам: не в курсе ли они случившегося? Каждый не поросший волосом квадратный дюйм их кожи покрывали татуировки. Все вроде спокойны. Никто не надел поварского чепца. Дела идут привычным ходом.

Координатор Братства – не самая худшая должность. Ассенизатор – дело другое. Первые три года на фестах Радуга откачивал кипящее говно из перегретых стекловолоконных приемников. Никому из бригады потрахаться не перепадало, однако новичок обязан был пройти весь путь с самого дна. Радуга был тогда очень молод: стриженный под ежик выпускник школы. К тому времени, как волосы отросли по плечи, он уже перешел в команду Гостеприимства. Фестиваль длился всего три недели, но именно эти три недели в году Радуга и жил. Когда волосы отросли по локоть, он попал в Водную бригаду. Потом – в группу Йоги, а спустя еще пару сезонов – в Координаторы. Сегодня работал Главным Координатором: браслетик на руке и головняки шли в нагрузку. Здесь он поднялся куда выше, чем во внешнем мире, получил власть.