Читать книгу "Подсказок больше нет - Светлана Волкова"

Лена с удивлением обнаружила в Интернете, что огромное количество людей носит её фамилию и даже создаёт группы однофамильцев, регулярно устраиваются какие-то чаепития-посиделки. Это было выше её понимания. Встречаться с себе подобными «приходьками» — ну уж увольте! В одном только Лондоне «приходек» проживает по меньшей мере тридцать. Английские привидения, по данным британских учёных, вырождаются через четыреста лет. Приходьки не выродятся никогда. Зацепились, как репей за бегущую собаку, осели на всех континентах — ни выполоть, ни вытравить. Цепкое семя.

Лена искренне не понимала, почему её мать после развода с недотёпой-отцом вернула себе девичью фамилию Калачёва, а дочке оставила отцовскую.

«Так надо, девонька. Он же всё-таки отец. Любит тебя. Как будем смотреть ему в глаза, если у дочери его фамилию отнимем? Для него это будет предательством». Лена пыталась протестовать, объясняла матери, что «смотреть в глаза» — понятие иллюзорное, так как папенькины глаза после развода в их доме не появлялись совсем. Ушёл, словно сгинул, обозначив своё эфемерное присутствие в Лениной жизни лишь скудным ежемесячным переводом на мамину банковскую карточку. Но мать оставалась непреклонной. Калачёва — фамилия тоже, скажем, не Князева и не Разумовская, но Лене казалось: всё, что не «Приходько», то бесспорно, в разы лучше.

Как-то по глупости она поделилась своими мыслями с Ритой Носовой.

— Не парься, — флегматично хмыкнула Рита. — Помнишь, меня иногда раньше Носухой звали? Я сделала вид, что так и должно быть. Все успокоились и отвяли.

С Ритиной ли подачи или нет, но одноклассники очень быстро сообразили, что Лена комплексует из-за своей фамилии. И стали рифмовать её по поводу и без повода. Когда она входила в класс, какой-нибудь остряк обязательно щебетал: «О, пришла Приходько. А теперь развернулась и ушла Уходько».

Лена бесилась. Годам к двенадцати она научилась владеть собой и не реагировать, если слышала что-то в свой адрес. Помогала в этом её великая способность молчать больше пяти минут, которую она, впрочем, долго тренировала. А к тринадцати годам Лена похорошела. Мальчишки чувствовали её особую притягательность, но образ, за которым она пряталась — тёмные длинные волосы, бледное мраморное лицо, исключительная разборчивость в выборе круга общения, — всё это охлаждало пыл одноклассников. Её называли чаще просто «Ленка» или «Ленчик». Речёвка «Приходько-Уходько» как-то незаметно исчезла из словарного запаса сверстников, будто таковой и не было.

Но Лена о ней не забыла.

Лет в пять она спросила свою старенькую прабабушку: «Кто такие фашисты?» Старушка, считавшая правнучку почти что ещё неразумным грудничком, только откормленным и подросшим, долго соображала, как рассказать ребёнку о фашизме понятным языком.

— Дитятко, — после мучительных раздумий вымолвила она, — вот представь, что у тебя прыщик на носу (маленькая Лена живо представила), а фашист проклятый берёт булавку и в прыщик этот тыкает. А тебе больно.

— А почему он это делает? — затаив дыхание, спросила Лена.

— А потому, что фашист.

Объяснение для пятилетнего ребёнка было понятным и простым. Тебя тыкают туда, где тебе больно.

В школе, когда кто-нибудь коверкал её фамилию, она тотчас отводила ему место в одном ряду с Гитлером «и компанией». В список фашистов попал даже новый физрук Ватоль, спросивший, кто из учеников не пришёл на урок после болезни. «Уходько», — пискнул чей-то предательский голосок (и был, собственно, прав — Лена предыдущие две недели отлёживалась дома с простудой). «Тэ-эк, — протянул не углядевший подвоха Ватоль. — Уходько, справка об освобождении есть?» Лена, закусив до крови губу, выскочила из спортивного зала под гомерический хохот «фашистов».

С того случая прошло четыре года. Все давно о нём забыли. Все, кроме Лены, конечно.

В детстве её мечтой было поскорее вырасти, выйти замуж и сменить ненавистную, колченогую, патологически безобразную фамилию на любую другую. Ещё в самом раннем возрасте она рассматривала мальчиков вокруг с единственным интересом: примерить на себя их фамилии. Но в радиусе детского сада, а потом и школы, кружков, балетной студии те, кто обращали на Лену внимание, были, как назло, вопиющим сбродом. Червяков, например. Даром, что из профессорской семьи, — Червяков же! Криворучко — ну да, на скрипочке пиликает, и дом у них в Марбелье, но «криворучки» и в Африке «криворучки». Пузырёв — уже получше, но тоже плебс. Все плебс. Прабабушка как-то высказала мысль, что Ленка с такой щепетильной избирательностью никогда замуж и не выйдет. И Лена полностью согласилась с ней — достойных нет.

Одно время ей очень нравился Кирилл Кабанов. Пусть «от сохи», но от него веяло какой-то пацанской силой, о которой Лена и понятия не имела, просто чувствовала на уровне инстинктов и разбуженного подсознания. Она готова была уже влюбиться, но её остановила незвучная фамилия да пролистанная прежде положенного времени хрестоматия по литературе для десятого класса. В десятом проходят «Грозу» Островского. И все непременно будут дразнить её Кабанихой. Потому что она с Кабаном. Чутьё подсказывало ей, что к десятому классу никто не посмеет обозвать лиц, приближённых к Кабанову, вообще хоть как-то, но всё же Лена вовремя уберегла себя от глупой и несчастной любви. В том, что любовь эта будет именно такой, она не сомневалась.

Риту Носову же не останавливало ничего. Лена с интересом наблюдала, как та пыталась завоевать Кирилла (не сказать, чтобы соблазнить, но, в общем-то недалёкое от истины определение). Откровенная сексуальность Носовой, бесстыже расцветшая к восьмому классу, не давала покоя многим мальчишкам, но Кирилл оставался равнодушным к кричащей Ритиной красоте. И дело не в девице из параллельного класса, Алиске Авдеевой — та появилась в школе только в начале этого учебного года, дело в чём-то другом.

Наблюдая унизительные (на её взгляд) попытки Носовой окрутить Кирилла, Лена пришла к выводу: замуж она не выйдет. Даже если к ней когда-нибудь посватается симпатяга с фамилией Сен-Жермен или хотя бы Голицын. «Приходько» — слово бесполое, желеобразная субстанция. Вот и нечего. И без того жизнь насыщена! Лена где-то слышала, что вроде можно сменить фамилию уже в четырнадцать лет, но это привело бы к неминуемой ссоре с матерью. Та как-то заявила дочери: «Исполнится тебе восемнадцать — делай, что хочешь. А пока побереги мои нервы!» Ссориться Лена не хотела. Что ж! Стукнет восемнадцать — сама пойдёт и паспорт поменяет, сейчас любые опции доступны. И без всякого замужества! Возьмёт фамилию Осмолинская или Веренская. Вариантов много. А мужчина — совсем лишний довесочек к фамилии!

У новичка Рымника была схожая «бесполая» фамилия, чем он сразу вызвал её симпатию. Костя привнёс в жизнь Лены изменения, подобные девятибалльному землетрясению с цунами. Мысли и идеи, исходившие от него, были ей настолько близки и понятны, что она не переставала удивляться: «Это же мои мысли и мои идеи! Мои!» Она разглядывала его на каждом уроке, пыталась разгадать секрет. Невысокий паренёк, вполне обычной наружности. Улыбка приятная, но улыбается не так уж и часто. Что ещё, что?.. И ничего не находила. Он стал казаться ей вором, укравшим самое дорогое — её мир, философию, которую она в силу природной инертности так и не оформила до конца в слова и даже не домыслила до логической целостности. «Мне всё пофиг», «Живу, как хочу, и делаю, что хочу», «Ничто не может меня задеть — я джибоб», «Я живу по своим правилам».