Читать книгу "Город и столп - Гор Видал"

Кен и Джим вели себя так, словно между ними ничего не случилось. Но Кен был явно смущен, а Джим пребывал в ярости. Они избегали друг друга, и Джим обнаружил, что испытывает неприязнь к этому парню, который когда-то занимал все его мысли.

Это было время одиночества. Друзьями Джим не обзавелся, даже сержант Кервински от него отвернулся — теперь его занимал другой инструктор по физической подготовке, новенький.

В течение этой суровой зимы Джим занимался мучительным самоанализом. Он непрерывно думал о себе и о своей жизни, о том, что сделало его таким, какой он есть.

Он размышлял о своем детстве. Отца Джим не любил, и эту нелюбовь он помнил отчетливей, чем все остальное. Первые его воспоминания — атмосфера безнадежности и несправедливые наказания. С другой стороны, он любил свою мать. Странное дело, он никак не мог вспомнить ее лицо, хотя помнил ее голос, мягкий, усталый, голос южанки. Совсем далекие воспоминания — прекрасное время, нет никаких страхов. Она держит его на руках, ласкает. Но потом родился брат, и все это кончилось. Или так ему помнилось? Больше она никогда не проявляла своих чувств.

Школьные воспоминания были туманными. Джим помнил, что когда-то его привлекали девочки. В четырнадцать лет его весьма интересовала одна пышногрудая девчонка по имени Пруденс. Они обменивались валентинками, а одноклассники дразнили их женихом и невестой. Он предавался сексуальным фантазиям о Пруденс, но потом она перестала его интересовать. Ему исполнилось пятнадцать, и он увлекся спортом и Бобом. И с этого времени для него в мире не существовало никого, кроме Боба.

Затем была жизнь на море. Он по-прежнему содрогался, вспоминая ночь в Сиэтле с Коллинзом и двумя девицами. Теперь он удивлялся тому, как мало тогда понимал. Но и теперь он спрашивал себя, что было бы с ним, не прерви он тогда это приключение. Ему все еще казалось, что если он переспит с женщиной, то станет нормальным. Эта надежда имела под собой мало оснований, но он продолжал верить.

Воспоминания о Шоу, хотя и отравленные тягостным расставанием, были приятными, и Джим улыбался всякий раз, думая о нем. Он многому научился у Шоу и познакомился через него с интересными людьми, которые все еще могут быть полезными для него. А еще он вдруг обнаружил, что жалеет Шоу, а чувство жалости всегда щекочет самолюбие, поскольку приятным образом преуменьшает значение объекта, на который направлено.

Воспоминания о Поле Салливане и Марии Верлен были еще настолько живы, что он не мог их анализировать. Но он чувствовал: и тот, и другая сыграли важную роль в его жизни. Из них двоих он больше любил Марию, хотя и понимал теперь, что никогда не сможет спать с ней даже уже потому, что они слишком часто говорили об этом. Слова заменили действия. Салливан тоже исчезал за потоками слов и эмоций, преувеличенных, но в то же время неопределенных. Что же до Боба, то он исчез как в воду канул. Никто не знал, где он, так по крайней мере выходило со слов миссис Уиллард, которая изредка писала Джиму, сообщая ему то о болезни отца, то о замужестве Кэрри, то о поступлении Джона в университет. Но Джим был уверен, что в один прекрасный день Боб появится вновь и они продолжат то, что было начато тогда у реки, а пока его жизнь словно приостановилась в ожидании.

Не в силах больше выносить зимний холод Джим пошел к Кервински. Тот сидел за столом в окружении театральных сержантов, обходительных молодых людей, которые знали тысячи неприятных историй о знаменитостях.

— А-а-а, Джим! Тебе что-то надо? — улыбнулся во весь рот Кервински.

— Я хотел узнать, сержант, отправка за океан не предвидится?

Кервински вздохнул:

— Тут никогда не знаешь, на каком ты небе. По действующему приказу тебя отправят в апреле, хотя, может, что-то и изменится. Но сейчас ни я и никто ничего не сможет сделать. Все решается в Вашингтоне.

— Я подумал, нельзя ли меня приписать к одному из экипажей, которые здесь формируются?

— Можно, но их тоже отправят не раньше весны. А что это тебе так невтерпеж?

— Здесь чертовски холодно. Я замерз до смерти.

Сержант рассмеялся:

— Боюсь, что тебе придется терпеть вместе с нами. Вы, южане, такие нежные, — добавил он. Остальные рассмеялись.

На том дело и кончилось.

Наступило Рождество, а с ним пришла метель. Два дня над базой задувал ветер и валил снег. В двух шагах ничего не было видно. Солдаты не могли дойти от одного здания до другого, терялись. День ничем не отличалась от ночи.

Когда метель наконец утихла, база напоминала лунный ландшафт. Белые сугробы поднимались выше домов, а кратеры сверкали на солнце.

В клубе поставили елку, и солдаты, собравшись вокруг нее, потягивали пивко и предавались горьким воспоминаниям о прошлых рождественских праздниках. Джим со скуки подошел к пианино, за которым капрал подбирал одним пальцем какую-то мелодию. Только подойдя вплотную, Джим понял, что этот капрал — Кен.

— Привет, — сказал Джим. Момент был щекотливый.

— Привет, — Кен был немногословен. — Скучновато.

Джим кивнул:

— А я еще и пиво не люблю.

— Помню. Ты чего делал-то? — Кен продолжал стучать по клавишам одним пальцем.

— Пытался согреться.

— Ты вроде на Аляске бывал.

— Да, но потом я долгое время прожил в тропиках. Ненавижу холод.

— Переведись в Луизиану. У нас там новая авиабаза.

— Как?

Кен наигрывал гимн морской пехоты:

— Если хочешь, я поговорю с одним кадровиком-сержантом. Он мой хороший приятель.

— Было бы здорово.

— Я спрошу у него завтра.

— Спасибо!

Джим был благодарен Кену, но его терзали подозрения. С чего это Кен так рвется ему помочь? Не хочет ли он, чтоб Джим уехал из Колорадо?

На следующий день Джим в библиотеке случайно столкнулся с сержантом Кервински. Сержант читал журнал о кино.

— Привет, Джим! — Кервински зарделся. — Похоже, мы с тобой сегодня два лодыря. Кстати, Кен мне сказал, что говорил с тобой вчера по поводу Луизианы.

— Говорил, — Джим был удивлен. — Я и не знал, что вы знакомы.

— Знакомы, — Кервински засиял. — Мы даже сегодня вечером собираемся поужинать вместе в Колорадо-Спрингс. Хочешь, составь нам компанию.

Тон приглашения не оставлял никаких сомнений. Кервински меньше всего хочет, чтобы Джим составил им компанию.

— Нет, спасибо, сегодня не могу. Он хороший парень, Кен.

— Я тоже так думаю. Я обратил на него внимание в самом начале, когда вы еще в дружках ходили, помнишь? Такой искренний парень.

— Да, — Джим неожиданно разозлился. — Хороший парень.

Он замолчал, отыскивая способ уязвить своего преемника. В голову ему не приходило ничего лучше, чем сказать: