Читать книгу "Зима - Евгений Гришковец"

Я помню, как эти ребята, родившиеся где-то в Ферганской долине, шли в строю с нами и пели… громко…:

Россия, любимая моя, Поля родные, березки, тополя…

Они писали в своих дембельских альбомах какие-то псевдовысказывания Петра Первого. Вроде такого: «Рябых и кривых на российский флот не брать, дабы не позорили они своим видом государства Российского». Видели бы вы этих ребят…, которые это записывали в свои альбомы. Они увозили в свои кишлаки татуировки с Андреевскими флагами, кораблями и надписями, сделанными «былинными» буквами, в память о «славе Российского флота». Забавно смотрелись чайки на мусульманских плечах и грудях.

А однажды я видел, как один красавец азербайджанец писал в письме какой-то незнакомке, из Омска по-моему. Просто переписывая буквы малознакомого ему русского языка, имея в виду свою фотографию, которую он тоже посылал:

Не смотри, что здесь нет красоты, Красота в жизни не каждому дается, Но зато здесь простая душа И сердце простое так бьется.

Но это так, к слову.

Что мы там делали все-таки? Мы делали очень много всякой фигни… Все это, понятно, называлось — «защита Родины». Сейчас ясно, что делали мы это нормально — никто не напал на нас в это время. Так ведь.

Потом, когда мы попали на корабль, стало проще. Втянулись уже как-то. Времени было уже не жалко. На небо посматривать какой-то странной потребности уже не было. Кстати, какое небо над океаном, я не помню, наверное, не видел ни разу, голову не поднял.

Вот шли мы на корабле. Все здорово, все по местам, все работает. «Жизнь всего экипажа в руках одного дурака. Не будь этим дураком!» — кричал старпом… часто, считая это очень остроумным. Все было здорово на корабле.

Но вдруг придет в голову мысль — наш корабль плывет по поверхности планеты Земля. Это мировой океан, а по его поверхности плывет железный такой…, а на нем сто двадцать восемь человек. А вокруг воздух, а дальше — космос, другие планеты. И это называется — «защищать Родину». После такой мысли трудно собрать все воедино, ну, чтобы можно было дальше всем этим заниматься, участвовать в этом. В смысле… Старпом сильно помогал. Всегда.

Как все-таки здорово русские моряки умели топить собственные корабли! Нет, они замечательно умели делать все, что нужно, но это — они делали особенно талантливо. Я не имею в виду то, как топили черноморский флот, ну, с целью перегородить входы в… Нет, нет. Я имею в виду… Все было здорово. Но либо разведка оплошала, либо телеграмма не дошла, либо забыли предупредить, и крейсер, без сопровождения, попал в туман… А там — западня, в смысле вражеская эскадра. Кругом враги. А мы против всех. Всегда! Одни. В западне! Против всех! Ее..е. елки. и! И тогда уже…, кроме шуток. Тогда уже… Если кругом враги… Тогда — ооо..о..о. о! Тогда — огонь из всех орудий и наши комендоры — самые лучшие. И во всех казематах, у каждого орудия, истекая кровью и потом, быстро и точно, среди всего этого ада — они…! И вот уже один вражеский эсминец пошел ко дну, один крейсер уходит из боя, кренясь и горя, еще два корабля сильно потрепаны, а мы еще бьем из трех пушек. Кругом все красно, все красно, и ночь уже отступает, и вот-вот рассвет. Вот уже… Но кончились снаряды. Командир белоснежным платком протирает внутреннюю часть фуражки, надевает на забинтованное плечо белый китель в крестах и звездах, записывает последнюю запись в журнал.

— Ну что, Сережа? — спрашивает он штурмана.

— Предлагают сдаться, их флагман горит, но они подняли флаги…

— Хорошо дрались матросики, мои матросы… — говорит капитан. — Все, Сережа,…да…

— Понятно, Алексей Дмитриевич, все были готовы, все надели «первый срок»…

А на искореженной палубе стояли, сидели, лежали, кто-то, шатаясь, шел… Русские моряки — герои… настоящие. Настоящие. Они курили или умирали от ран, а молоденький мичман и пара усатых старшин шли открывать кингстоны. А командир стоял на мостике…! И всходило солнце… над дымами, над Андреевским флагом.

А в это время на английском (или немецком, да хоть на японском) флагмане команда тушила пожар, суетилась… А адмирал спрашивал какого-нибудь офицера:

— Ну что там русские? Молчат?

— Молчат, сэр. У них, видимо, закончился боезапас.

— Да..а. а… Как они дрались а…?! Как дрались! Мне бы таких моряков. Вы приготовьте все, приготовьте каюту для русского капитана. Надо принять всех на борт, я хочу посмотреть на этих моряков.

— Простите, сэр, но… они утонули.

— То есть как? Вы сигналили им, что мы…

— Да, сэр,… но они…, мы видели их — все в парадной форме…, видимо, открыли кингстоны…

— Утонули, что ли? Все?

— Все, сэр.

— Стоп! А какой смысл? Бой же уже закончился.

— Утонули, сэр, только бескозырки на воде.

— Не понял… Я не понял. Смысла-то нет… Ну надо же! Ну… вы… там… отсалютуйте. Все-таки классные моряки были… Зачем? Стрельните из пушки… в честь… Непонятно.

И действительно! Был корабль большой… Вот интересно — Александр Матросов… Был солдат, но Матросов… Тоже открыл свои кингстоны. И так, скрипнув зубами, ррраз… Страшно.

Вот и я однажды защитил Родину. Один. Лично сам. Да-да! Я был… в бою, скорее, конечно, это был бой, но я его выиграл, не оставив врагу никаких шансов.

В проливе Лаперуза к нам со стороны острова Хоккайдо подлетел маленький самолетик. Его, видимо, просто послали посмотреть на нас поближе. Он, не долетев до нас, стал разворачиваться, и я увидел летчика. Голову. Лицо в очках — японский летчик. И на какую-то секундочку он взглянул на меня, и я, не думая, моментально,… раз — и показал ему руками…, в смысле — хрена тебе! Он тут же развернулся и улетел к Японии, а я победил. Вот и все.

Это был наш поединок. Хотя я понимаю, что у японца были заняты руки, но я… все равно победил. У меня была реакция лучше…, в общем, победил, а победителя не…

Ребята, с которыми я служил, все хотели домой. Даже те, у кого и дома-то не было. Просто нужно было хотеть. Хотеть домой было проще и понятнее всего.

В голове все время звучало: «Хочудомой, хочудомой, хочудомой». «Хочу есть» и «хочудомой», «хочу спать» и «хочудомой», все время, все время, как стук колес в поезде. Этот стук то слышно, то не слышно, он то приятен, то невыносим, но он все время есть, когда ты в поезде, конечно.

Ребята шили форму, готовились приехать в свой городок или поселок. Корабль по ночам превращался в мастерскую. Везде шлифовали бляхи и точили каблуки, рисовали альбомы — готовились. Весь последний год службы уходил на подготовку к возвращению домой.

Клеши делались — сорок сантиметров, в клеши вшивались гитарные струны, чтобы они были всегда натянуты, в стрелки брюк насыпали воск и утюжили. С приборов соскребали фосфорную краску, смешивали с эпоксидной смолой и обводили этой смесью буквы на ленточке бескозырки. Зачем? Чтобы светились в темноте. Манжеты подшивали бархатом. Лучше всего синим, черным или красным. Зеленым — лажа, но если ничего другого не было, шили зеленый. Ленточки свисали… ниже пояса. В общем — красота!