Читать книгу "Танец семи покрывал - Вера Ветковская"

— А ну его к лешему, это море! Давай здесь вылезем! — и Стасе эта идея понравилась.

Проводница открыла дверь вагона, Стася с Чоном сбросили обе сумки на землю и спрыгнули следом за ними.

Впереди действительно расстилалась зацветшая степь, которую пересекала какая-то медленно струящая свои воды речка, примеченная ими еще час назад, — она протекала вдоль железнодорожных путей. За речкой белел, как пасхальное яичко, какой-то хутор в отцветающих садах, — к нему-то Стася и Павел направили свои стопы, перейдя вброд речушку, причем Чон сразу определил, что в ней каким-то чудом уцелела многочисленная рыба, и пообещал Стасе каждый день приносить улов к их раннему завтраку.

Не торгуясь, сняли комнату в просторном и чистом доме молодой казачки Люды, муж которой каждую весну уезжал в Сибирь на заработки, — и зажили душа в душу.

Стася каждое утро вставала вместе с Людой провожать в стадо ее корову и двух коз. Потом помогала Людмиле кормить гусей, уток и прочую живность, которая у хозяйки водилась в изобилии.

Люда была девушкой городской, из Доброполья Донецкой области, где познакомилась со своим будущим мужем, проходившим службу в тех краях, и недолго думая вышла за него замуж.

Она приехала сюда городской белоручкой, но за три года жизни на хуторе сделалась такой замечательной казачкой, что деревенские женщины ставили ее в пример своим дочерям и невесткам.

Люда научилась доить коров и коз, ухаживать за своей животиной, сбивать масло и делать творог. Ее куры неслись лучше всех, от коз она имела шерсть, которую отдавала прясть хуторским бабулям; они же вязали свитера и носки и носили продавать к поездам.

У Люды была самая откормленная живность, ее пироги таяли во рту, и она все на свете успевала переделать. К ней приходили за рецептами и за семенами, за советом, чем лечить прихворнувшую коровку и какого сорта прикупить кусты смородины.

И дом Люды сверкал чистотой.

Стася отыскала на хуторе несколько пригодных для картин досок, послала Чона в Новочеркасск за красками и кисточками и, пока они жили у Люды, написала ей четыре картины по временам года: голубые незабудки (вид сверху), розовые растрепанные пионы в банке, львиный зев и ноготки, завернутые в газетный лист, и разноцветные астры на клумбе. Эти картины должны были еще больше украсить стены Людиного жилища.

Чон за время их жизни на хуторе совершенно преобразился.

Если раньше в нем было что-то тяжелое, угрюмое, непонятное Стасе, то здесь он сделался спокойным, веселым, как будто все, что тяготило его прежде, безвозвратно покинуло Павла.

Рано утром он действительно уходил на рыбалку, а когда возвращался, Люда и Стася кормили его завтраком.

Под кривой сливой накрывали дощатый стол — Чон сработал прочную, хорошую скамью и вкопал возле стола. Крутые яйца, пластовый творог, желтое свежее масло, маринованные огурчики, зеленый лук — все, что имелось в Людином хозяйстве, появлялось на этом столе — ничего покупного. Это была совершенно лубочная картина, и Чона она умиляла до слез… И ни разу, пока они гостили в этом чудесном доме, не подвела погода — их мирные застолья освещало набирающее свою силу солнце. После завтрака Чон впрягался в работу на огороде; Люда и Стася отправлялись в поселок за пять километров от хутора за хлебом и сахаром. Возвращались, Стася шла к небольшому леску срезать молодые ветви ивняка и березки для коз, Люда чистила и скоблила свой дом, варила щи. Накрыв на стол, женщины отрывали Чона от пересаживания кустов малины вдоль ограды и приглашали за стол. После обеда отправлялись на реку; вечером Чон снова копался в огороде, Люда готовила пойло для коровы и коз, а Стася писала картины. После того как стадо возвращалось на хутор, доили животину, а потом садились за ужин.

«Жизнь Званская» — так отозвался впоследствии об этом периоде их жизни Чон.

— А не остаться ли нам здесь насовсем? — однажды предложил он Стасе, млея на солнышке у берега реки.

Стася, лениво процеживая песок сквозь пальцы, отозвалась:

— Что мы тут делать будем?

— Как что? — вдохновился Чон. — Поставим избу… там, где околица… чудное место…

— Там начинается гречишное поле, — напомнила ему Стася.

— Гречиху попросим потесниться. От нее не убудет… Нет, ты подумай! — продолжал Чон. — Поставим дом, пристройки, разобьем грядки, заведем скотинку… Людмила ведь тоже городская, а вон как здорово орудует… Мы разве хуже?

Стася с интересом посмотрела на него.

— А как же Москва? У нас там все… Мы там картины пишем…

— Мы и здесь будем писать. Построим дом с большой-большой мастерской.

— Нет, — не согласилась Стася. — А Стеф, а Марьяша? Я без них не могу.

— Марьяшу выпишем сюда, — решил Чон. — Что ей делать в Москве? А Стефу тут тоже будет неплохо… Представляешь, выстроим ему кабинет с видом на гречишное поле — пусть себе стучит под окном на своей машинке…

— Неужели тебя в Москве ничто не удерживает?

Чон перекувырнулся через голову, вскочил на ноги и заплясал на берегу речки, как папуас.

— Абсолютно ничего! Я — свободный человек! И я не страдаю москволюбием! Я не хочу быть, как многие, помешанным на этом городе! Что в нем хорошего, кроме твоего особняка! Но здесь мы построим еще лучше! С двумя, нет — тремя комнатами для Терры! С одной — для нас!

— Это почему такая дискриминация?

— Потому что нам с тобой и в одной комнатушке никогда не будет тесно!

Стася просияла, услышав это.

— Правда?

— Правда! И здесь нам будет здорово! И мне и тебе! Тебе особенно! Я тебя вижу насквозь…

Стася похлопала по песку, приглашая Чона приземлиться рядом с нею.

— Ты как эта речка, — продолжал Чон. — Сквозь тебя речные камушки видно…

— Если нам не будет тесно в одной каморке, — вернулась к прежнему разговору Стася, — то зачем тогда строить большой дом с кучей комнат?

— У меня слабость к хоромам, — посмеиваясь, объяснил Чон. — Я тебе когда-то говорил об этом. Мне всегда хотелось жить в просторном доме со многими людьми… Да-да, чтобы он всегда был полон оживленными голосами и шумом, как в праздники…

— А мне казалось, ты любишь одиночество…

— Да, но его легче любить, когда вокруг тебя полно народу, — объяснил Чон.

И неожиданно для Стаси Павел вдруг заговорил о своем прошлом.

— Моя первая жена родилась в таком доме… Ты не представляешь, какое обаяние ей придавал этот дом вместе с ее родными, с которыми мы собиралась за общим столом… поесть, попеть песни, поговорить… Можно сказать, что я женился на ней с корыстью, хотя и любил Свету.

Он умолк, рассеянно глядя на воду.

— И вы хорошо жили? — спросила Стася.

— Прекрасно! — с чувством проговорил Чон. — На праздники приезжали из аулов родичи ее отца, бывало, до двадцати человек… И это было так здорово! Никому не было тесно. Да, это был настоящий дом…