Читать книгу "Последний загул - Марина Серова"

Что там могло стрястись? На базар умелась Андреевна, продавать варежки с носками собственного производства? А к ней деньги сами на дом приехали. Вот растяпа!

После балкона меня слегка познабливало. Чайник успел остыть, и, пока он грелся, я прибралась в спальне и комнате. Бумаги сложила стопочкой на столе, возле компьютера, придавила их видеокассетой и задумалась, глядя на свои трофеи.

Вот ведь как жизнь повернуться может. Жил да был молодой мужичок, во всех отношениях благополучный. Занятие имел достойное, доходное, ни в чем себе не отказывал, вниманием женщин обделен не был, на здоровье не жаловался и вредных привычек не имел. И вдруг, за довольно короткое время все переворачивается вокруг него с ног на голову, да так основательно, что целый год после этого он живет, мучаясь страхом. А когда, по его мнению, черная полоса подошла к концу и впереди забрезжил свет, умирает мужичок не без помощи ближних своих.

Чего Валерий целый год боялся? Разоблачения, как убийца? Этого он боялся, да. Отказ от дивидендов в пользу Валентины я ничем другим объяснить не могу. Заплатил он ими за ее молчание. Но жить в страхе год и не пытаться предпринять что-либо? Как-то это не современно. Тоже мне кисейная барышня со слабыми нервами.

Нет, господа, что-то в этом деле еще есть, что мне, увы, до сих пор неведомо. И известно не будет, если продолжать сидеть дома. Я хоть и Татьяна Иванова, но, к сожалению, не Шерлок Холмс и методом дедукции не владею.

Начало истории мне более или менее понятно, за исключением двух-трех деталей. Во что вылилось и чем завершилось — тоже. Теперь возник вопрос о середине. И чтобы прояснить его, ничего не поделаешь, нужно задавать вопросы людям, осведомленным в деталях более моего.

Я хотела бы услышать Валентину, но на мой звонок ответила Екатерина Дмитриевна и обрадовалась, судя по интонации.

— Давно, давно пора, Татьяна Александровна! Я, конечно, понимаю, вы сейчас на службе у Семена Геннадьевича и нужно отрабатывать гонорар, но как же вы можете-то, без встречи со второй заинтересованной стороной?..

— Теперь не могу, — ответила я, невольно улыбнувшись ее, по-видимому, нарочитой просторечивости. — Пока могла — обходилась, а теперь вот звоню. Хочу поговорить, задать пару-тройку вопросов. Вы как?

Тон и форма обращения были мной выбраны правильно — рассмеялась Екатерина Дмитриевна. Вот уж кто относится к своему противнику, если не сказать врагу, непредвзято. И совершенно права она в том, что я отрабатываю гонорар. А если так, то при чем здесь могут быть эмоции?

— Мне кажется, тройкой вопросов вам не обойтись. И поговорить хотелось бы без взаимного ожесточения. Поэтому давайте встретимся в неофициальной, но во всех отношениях удобной обстановке, вы как? — И, не дожидаясь моего одобрения, она предложила: — На Дачной есть кафе «Паритет», знаете? Содержит его моя хорошая знакомая. Мы расположимся в отдельной комнатенке и поговорим без помех и свидетелей. Согласны?

Я не возражала. В самом деле, какая мне разница? «Паритет» так «Паритет».

— Прихватите с собой Валентину, если она не занята чем-то более важным.

— Она заедет за вами минут… через тридцать, — определилась со временем Екатерина Дмитриевна.

— Спасибо, не надо, — отказалась я любезно, приняла благодаря ей непредвзятую манеру общения. — Хочу иметь под рукой свою машину. Кафе я знаю. Подъеду туда сама, скажем, через час.

Когда я, занимаясь перед зеркалом макияжем, взглянула в глаза своему отражению, то отметила, насколько они сейчас хитровато-насмешливы. Самодовольны, так выразиться будет правильнее. И то, нагорело у Гореловых, надо же, стоило позвонить Татьяне Ивановой, как фаворские дамы, побросав дела, мчатся сломя голову на встречу с ней.

От собственного злорадства мне стало немного стыдно, и я сочла необходимым охладить себя предупреждением:

«Осторожно, Татьяна, генеральное сражение еще только предстоит, и, надо думать, Екатерина Дмитриевна не сидела все это время сложа руки».

Отражение глянуло на меня с огорчением, как ребенок, разочарованный в своих ожиданиях.

Обязательный сотовый занял свое место в сумке, следом за ним отправился и замшевый мешочек, а газовый пистолет я достала и в сомнении взвесила на ладони. Штуковина серьезная всего лишь на одну пятую от его грозной формы, а весит как настоящий, так стоит ли трудиться, таскать его повсюду? Тем более отправляясь на встречу с дамами? Впрочем, один раз он меня уже выручил, и кто знает, как повернется дело сегодня. А ну как не договорюсь я с Гореловыми ни до чего хорошего, и они сочтут целесообразным опять подключить к делу охрану? Дико, согласна, но ведь уже было…

«Перестреляю сволочей!» — решила я, вспомнив боль от наручников и злобно-сумасшедшие глаза лысого.

Отражение, теперь уже в зеркале прихожей, надуло губы, осуждая такую жестокость.

В коротком кожаном плаще со стоячим воротником и широким поясом, в ботфортах выше колен, плотно облегающих ноги, и надвинутой на глаза шляпке строгого фасона отражение выглядело очень недурно.

По дороге к кафе «Паритет», в те немногие минуты, когда можно было ослабить внимание, отданное большей частью управлению машиной, движущейся в массе транспорта по мокрому и скользкому асфальту, я почему-то больше всего думала о заряде слезоточивого газа, находящемся с вечера в патроннике пистолета, и о том, что вытворяет такой заряд с самочувствием человека.

«Закрыто», — такой табличкой за стеклянной дверью встретило меня кафе «Паритет». Понятно. Рано. Заведения подобного ранга открываются не раньше двенадцати.

Нисколько не смущаясь этим обстоятельством, я толкнула незапертую дверь, вошла и осмотрелась. Блестящий чистотою пол, три ряда столиков, покрытых прозрачными клеенками поверх белых скатертей, на стенах — чеканные, темной меди панно, за которыми, с глаз долой, упрятаны светильники, включенные сейчас по случаю уличных непогодных сумерек.

— К Екатерине Дмитриевне Гореловой, — сказала я появившемуся в проходе между столами официанту в белой форменной курточке и с надменно-вежливым выражением лица.

— Простите, фамилия ваша?.. — Задавая вопрос, он склонил голову набок.

— Иванова.

В лице его надменности сделалось меньше, чем вежливости, и, приглашающе кивнув, он провел меня к двери в дальней стене, постучал, открыл и отступил в сторону. Входя, я глянула на его ноги, на начищенные до зеркального блеска тупоносые туфли. А я-то думала, что порхать с такой легкостью можно лишь в тонких войлочных тапочках.

— Татьяна Александровна!

От единственного здесь столика, стоящего у наполовину заштореного окна, навстречу мне поднялась полная дама, одетая в темное платье и расстегнутую пушистую кофту.

— Екатерина Дмитриевна?

— Раздевайтесь, прошу вас.

Горелова указала мне на вешалку, стоящую в углу небольшой комнаты, пол которой, во всю ширину, был застелен красным паласом, делающим бесшумными шаги человека любой комплекции.