Читать книгу "Охотник на знаменитостей - Марина Серова"

Я бросилась следом.

Пришлось кое-как натянуть на себя обувь и набросить верхнюю одежду. Немного времени уже было потеряно.

Я выскочила на улицу и успела заметить отъезжающий автомобиль — «шестерку» «Жигули» бежевого цвета.

Я подскочила к своей машине, открыла дверцу, плюхнулась на сиденье так же неуклюже, как Винни — Пух, и стала запускать двигатель.

— Ну же!

Стартер нехотя проворачивался, не торопясь делать свое дело. У «шестерки» Наташи двигатель был прогрет и завелся сразу, а мой уже успел остыть.

Упущу!

Наконец двигатель завелся.

Я до упора нажала на педаль газа и вырулила на проезжую часть. Где она теперь?

Автомобиль помчался по улице незнакомого города. Где теперь искать дочь Пономаренко? Хотя улицы во всех городах одинаковы — прямо и направо. Или налево…

Я гнала машину на предельной скорости и вертела головой.

Здорово она оторвалась.

Движение было не очень интенсивным, час «пик» еще не наступил. Не снижая скорости, я обходила автомобили, яростно мигала дальним светом фар транспортным средствам, движущимся навстречу.

Вот она!

Бежевая «шестерка» стояла перед светофором, на котором горел красный свет. Будь что будет — я вырулила на встречную полосу, объезжая целый ряд машин, и оказалась рядом с автомобилем Наташи.

Та посмотрела в окно и увидела, как я подаю знаки: остановись! Надо поговорить!

Свет сменился. Наташа заставила автомобиль резко уйти вперед. Моя машина ринулась следом.

— Черт, что она делает! — выругалась я.

«Шестерка» летела по скользкой зимней дороге со скоростью восемьдесят километров в час.

В Тамбове нет ГАИ, что ли?!

Я поднажала на педаль акселератора и стала нагонять бежевые «Жигули».

Внезапно автомобиль Наташи свернул на другую улицу, резко затормозив, отчего машину занесло. Вот черт! Она же самоубийца!

Девушка справилась с управлением, автомобиль помчался вперед.

— Однако… — уважительно произнесла я вслух, одновременно устремляясь следом.

Гонка продолжалась. Бежевая «шестерка» старалась оторваться от погони, а я не отставала. Дьявол! Так не может продолжаться вечно, а что делать — я не знаю. Не могу же я таранить чужую машину на полном ходу.

«Шестерка» снова пыталась повернуть! Она резко затормозила, чтобы сделать поворот. В этом месте дороги участок проезжей части оказался более скользким, автомобиль сильно занесло, и он влетел передней левой частью в фонарный столб.

Скрежет корежащегося металла оказался очень сильным. «Шестерка» застыла на месте в совершенно беспомощном состоянии.

Я притормозила рядом, вывалилась из машины и подскочила к «Жигулям», распахнув неповрежденную правую дверцу.

— Жива?! Все в порядке?

Молодая женщина, склонив голову на рулевое колесо, плакала навзрыд…

Глава 25

Разговор состоялся уже после того, как прибывшие работники Госинспекции дорожного движения составили протокол и сделали девушке внушение за неаккуратную езду по зимним дорогам.

Я заверила милиционеров, что помогу отбуксировать поврежденный автомобиль и сделаю все возможное, чтобы помочь пострадавшей.

Плюгавенький сержант подозрительно покосился на иногородний номер моей машины, но ничего не сказал.

Я передаю рассказ Наташи в том виде, в каком его услышала.

— Это были годы сплошного кошмара. Мать пила очень сильно, каждый вечер являясь домой в полуобморочном состоянии. Отец пытался бороться со злом, вызывал «Скорую помощь», хотел поместить ее в лечебницу, даже бил. Моя жизнь, жизнь маленькой девочки, состояла из горьких слез. Я стояла за занавеской у окна в своей комнате и плакала каждый раз, когда начинался очередной скандал.

В тот самый день, поздно вечером, когда мать пришла домой в нетрезвом состоянии, отец не стал ругать ее, даже не смотрел в ее сторону.

Меня уже уложили в постель, и проснулась я от того, что услышала стоны. Матери стало плохо, и она молила отца о том, чтобы он помог ей — дал лекарство или еще что-нибудь. Не знаю, что было дальше, только вскоре отец зашел в мою комнату, увидел, что я не сплю, и велел одеться.

Я так и сделала. Весь сон прошел, и мне уже не хотелось спать. Я спросила, что мы будем делать, а отец ответил, что пойдем в гости. Я не очень соображала, который час, мы просто оделись и ушли. Мать продолжала стонать и просить о помощи. Я спросила отца, что случилось, но он ответил мне: «Пьяная… Сама не знает, что говорит. Утром проспится и даже не вспомнит». Он запер входную дверь и забрал с собой все ключи.

Мы переночевали в доме одного знакомого отца, он жил неподалеку, а утром вернулись домой.

Отец открыл дверь, и мы вошли. Была полная тишина. Я спросила: «А где мама?» Он прошел в комнату, но тут же вернулся обратно и сказал, что я сейчас же должна уйти к бабушке. Я хотела увидеть мать, но отец не позволил.

Только на следующий день я узнала, что матери больше нет. Все эти дни я жила у бабушки и увидела мать только во время похорон. Она лежала в гробу нарядная, совершенно не похожая на себя.

Я вспомнила, как она взывала о помощи, и внезапно поняла, что если бы отец помог ей, то сейчас все было бы по-другому.

Я возненавидела отца. В душе я считала его одного виновным в смерти матери, но никому не говорила о моих мыслях. Я отказалась вернуться в наш дом и осталась с бабушкой. Отец пытался уговорить меня, но я не соглашалась.

Это были тяжелые дни. Я постоянно плакала, пропускала занятия в школе, очень плохо спала по ночам. Бабушка поила меня какими-то травами, водила по врачам.

Отца я больше не видела, а потом мы переехали в Тамбов.

О судьбе отца я узнала случайно, когда приобрела в киоске «Роспечати» газету бесплатных объявлений. Меня как током поразило, когда я увидела объявление о бенефисе Александра Пономаренко.

Я тут же вспомнила смерть матери, и мне страшно захотелось увидеться с отцом и выплеснуть ему в лицо всю мою ненависть, которая с годами нисколько не угасла.

Я сказала бабушке, что должна уехать по делам, и прибыла в ваш город. Мне удалось попасть в театр и увидеть, как в первом отделении на сцене чествуют отца. Он стоял в лучах славы и почитания, а моя бедная мать лежала в могиле, за которой никто не ухаживал.

В антракте я увидела, как отец проходил в свою гримерную, и последовала за ним.

Он не сразу узнал меня, пришлось назваться.

Отец был страшно удивлен. Он даже не знал, как начать разговор, ведь мы встретились снова более чем через двадцать лет.

Я показала на маску паяца, которая висела на стене гримерной над зеркалом, и сказала: «Ты остался тем, кем был: бездушной маской».