Читать книгу "Всего один день - Гейл Форман"

— Завтра суббота, Эллисон. К тому же я знаю твое расписание. У тебя все занятия только с утра.

Естественно, мама знает мое расписание. Она же буквально является его автором. Все занятия с утра, поскольку она сказала, что там будет меньше народу и мне достанется больше внимания, а потом еще целый день впереди, чтобы заниматься самостоятельно. Или, как показывает практика, чтобы спать.

Повесив трубку, я сую будильник в стоящую в шкафу коробку, беру печенье и выхожу в гостиную, где остальные соседки уже начали распивать пиво. Все нарядные и куда-то собираются.

Когда начался учебный год, они были в таком ажиотаже. Настоящие «Счастливые Студенты». Дженн испекла органические брауни, а Кендра нарисовала дверную табличку с нашими именами, подписав сверху: «Легендарная четверка». Кали подарила всем купоны в солярий, чтобы предотвратить неизбежное осеннее обострение.

Прошел месяц, и они втроем сплотились. А я как бельмо на глазу. Мне иногда даже хочется сказать Кендре, что я не обижусь, если она снимет старую табличку и повесит другую, с надписью «Великолепная Тройка и Эллисон».

Я выхожу, шаркая ногами.

— Вот, — говорю я, подавая Кали печенье, хотя и знаю, что она старается есть поменьше углеводов, и хотя сама больше всего на свете люблю именно черно-белое печенье. — Извини, что мама тебе звонила. Правда.

Кендра и Дженн с пониманием цокают языками, а Кали смотрит на меня, сощурившись.

— Я, конечно, не хочу показаться стервой, но мне вполне хватает и своих родоков, поня-ятно?

— У нее синдром опустевшего гнезда или что-то в том же духе, — так все время говорит папа. — Больше не повторится, — обещаю я с уверенностью, которой у меня, на самом деле, нет.

— Моя мама через два дня после моего отъезда устроила в моей комнате мастерскую, — сообщает Дженн. — По тебе хоть скучают.

— Да уж.

— Что за печенье? — спрашивает Кендра.

— Черно-белое.

— Прямо как мы, — шутит она. Она черная, то есть афроамериканка, я не знаю, как лучше говорить, а она сама использует оба слова.

— Расовая гармония печенья, — говорю я.

Дженн с Кендрой смеются.

— Идем сегодня с нами, — зовет Дженн.

— Сначала вечеринка у Хендерсона, а потом — в бар на Центральной, там вроде как очень либерально смотрят на возраст, — сообщает Кендра, скручивая в узел только что выпрямленные волосы, потом задумывается и снова распускает. — Там будет множество прекрасных особей мужского пола.

— И женского, если тебя это привлекает, — добавляет Дженн.

— Не привлекает. Ни то, ни другое.

Кали злобно ухмыляется.

— Ты, кажется, не в тот колледж поступила. В Бостоне вроде как есть католическая женская школа.

У меня сжимается в животе.

— Туда евреев не берут.

— Вы, двое, успокойтесь, — говорит Кендра. Она вечно такая дипломатка. — Ну почему бы тебе не выйти с нами на несколько часиков?

— Химия. Физика, — повисает тишина. Они все кто на гуманитарном, кто на экономе, так что при упоминании точных наук сразу стихают. — Я лучше в комнату обратно пойду. У меня там свидание с Третьим законом термодинамики.

— Звучит соблазнительно, — говорит Дженн.

Я улыбаюсь, чтобы показать, что ее шутка дошла, а потом, шаркая ногами, удаляюсь в свою комнату, как прилежная ученица беру «Основы химии», но к тому времени, как Великолепная Тройка подходит к двери, у меня веки наливаются свинцом. И я засыпаю, заваленная горой неизученной науки. Так начинается очередной уик-энд «Счастливой Студентки».

Пятнадцать

Октябрь

Колледж

Я стараюсь как можно дольше не думать о тех выходных, когда приедут родители, а в четверг накануне их визита я осматриваю свою комнату не так, как воспринимаю ее я — стены, кровать, стол, комод, — а как ее увидят мои родители. Это не комната «Счастливой Студентки». Из всех ящиков торчит грязное белье, везде разбросаны бумаги. Моя мать ненавидит бардак. Так что я пропускаю занятия и целый день занимаюсь уборкой. Оттаскиваю всю грязную одежду в стиралку, усаживаюсь и наблюдаю, как там все крутится. Протираю пыль. Убираю в шкаф все, что связано с учебой: распечатки по китайскому, напоминающие кипу нечитанных газет, тесты по химии и физике, на которых красным начертаны ужасающе низкие оценки; лабы с комментариями: «работай тщательнее», «перепроверь расчеты» или самое страшное «нам надо поговорить». Вместо всего этого я для вида раскладываю работы и оценки, полученные в начале года, до того, как я откровенно на все забила. Я распаковываю одеяло, которое мы летом купили в магазине «Все для спальни и ванной и более того», и кладу его прямо на простецкое стеганое одеяльце, под которым я все это время спала. Достаю из коробки какие-то фотографии и расставляю их то здесь, то там. Я даже захожу в местный книжный и покупаю флажок с гербом нашего колледжа и втыкаю его над кроватью. Вуаля. Ученический дух.

Но я почему-то забываю о будильниках. И это меня выдает.

Побухтев на тему того, какая у нас крошечная гостиная, мама входит в нашу спальню, умиляется при виде фотографий Бастера, а потом смотрит на мои почти голые стены и ахает. У нее на лице написан такой ужас, что можно подумать, будто я развесила там снимки с места преступления.

— Где же твоя коллекция?

Я показываю на неоткрытые коробки в шкафу.

— Почему они там?

— От них много шума, — я наскоро придумываю отговорку. — Не хочу, чтобы Кали мешали. — Сама она радио врубает на полную в семь утра.

— Можно же расставить, но не заводить, — говорит мама. — Ведь в этих часах ты сама.

Да? Я не помню, когда начала их собирать. Мама по выходным любила ходить по блошиным рынкам, и однажды я стала коллекционером часов. Какое-то время я действительно страстно ими увлекалась, но не могу вспомнить такого момента, чтобы я увидела старый будильник и подумала: «Хочу их собирать».

— У тебя тут так пустынно по сравнению с половиной Кали, — говорит мама.

— Видела бы ты мою комнату, — папу окутывает ностальгическая дымка. — Мой сосед залепил окна фольгой. И стало похоже на космический корабль. Он говорил, что мы живем в «общаге будущего».

— А у меня комната минималиста.

— Ну, она обладает неким тюремным шармом, — говорит папа.

— Как будто бы «до» и «после» в передаче про домашний декор. — Мама показывает на половину Кали, где каждый квадратный сантиметр стены закрыт постерами, репродукциями и фотографиями. — То, что у тебя, — это «до». — Как будто я сама не поняла.

Мы отправляемся в одну из мастерских, это какая-то безумно скучная лекция об изменениях в оборудовании учебных кабинетов. Мама даже что-то записывает. Папа отмечает все мелочи, которые он помнит со времен своего обучения, и что изменилось. То же самое он делал и в прошлом году, когда мы приезжали сюда в ознакомительных целях; они с мамой так радовались тому, что я буду тут учиться. Вроде как творили свое наследие. Тогда-то еще и я радовалась.