Читать книгу "Неподвластная времени - Анхела Бесерра"

После трех дней осады Кадис решил впустить непрошеного гостя.

Художнику из ордена Арс Амантис наконец удалось проникнуть в логово своего соперника. Разыграв дружелюбие, он забросал хозяина студии историями из их студенческой жизни, представив дело так, словно они были давними приятелями. Утаил он лишь зависть, которую всегда испытывал к удачливому однокурснику.

Мазарин увлеченно трудилась за мольбертом, озаренная лучами солнца, проникавшими в комнату сквозь стеклянный купол. Теперь художник понимал, отчего Джереми принял девушку за воплощение Святой. Исходившая от нее сила была явственной, а рука умелой и твердой.

— Твоя ученица? — спросил завистливый художник.

Кадис не ответил. Назойливый посетитель его явно раздражал.

— Зачем ты пришел, Флавьен? У меня нет времени. Мы не виделись черт знает сколько лет; теперь слишком поздно возобновлять знакомство.

— Мне нужно поговорить с тобой наедине об очень важном деле.

— Я тебя слушаю.

— А она?

— Она член семьи.

— Ладно. Что ты знаешь о катарах?

— О катарах? Странный вопрос. При чем здесь катары?

— Очень даже при чем. Я всегда думал, что твой Дерзновенный Дуализм восходит к их представлениям.

— Ты полагаешь, это я придумал термин "Дерзновенный Дуализм"? Должен признаться, я тебя не понимаю.

— Мы считаем, что ты принадлежишь к одной из ветвей катаров. Что ты наш собрат, хоть и... — он цинично усмехнулся, — отступник. Ты прячешь то, что принадлежит не одному тебе.

— Кто это "мы"? Какого дьявола ты здесь болтаешь? Да ты, наверное, рехнулся!

— У тебя есть то, что принадлежит всем нам, и тебе придется это вернуть. По-хорошему... Или по-плохому.

Мазарин внимательно прислушивалась к разговору. Какое отношение Кадис имеет к катарам?

— Где ты прячешь тело нашей Святой?

Тело? Святой? Она не ослышалась? Мазарин вся обратилась в слух.

— Какой еще святой? Вон из моей студии! — Кадис схватил наглеца за плечо и подтолкнул к выходу.

— Ты обязан разделить с нами свой успех, Кадис... И свое вдохновение. — Пришелец бросил взгляд на Мазарин, едва успевшую спрятать медальон под рубашку.

— Уходи, Флавьен. Ты забываешься.

— Ты прячешь ее среди картин? — Завистник рыскал глазами по студии. — Или замуровал в стене? Это она дала тебе славу?

— Вон! Убирайся, или я позову полицию.

— Мы знаем, что ты прячешь нашу Сиенну, мы все равно ее найдем. Предупреждаю: мы не остановимся, пока не добьемся своего. Я не один, нас много. Имей в виду.

— Вон... вон отсюда!

— Кадис... Что случилось? — спросила Мазарин очень мягко.

— Не волнуйся, этот господин уже уходит.

Мазарин подошла к Флавьену и твердо взглянула ему в глаза, хотя в душе готова была разрыдаться от страха.

— Что с вами, месье? Не можете смириться с тем, что другие талантливей вас? Быть может, вами движет зависть?

— Не надо, Мазарин.

Флавьен вперил взгляд в вырез на ее блузке, сквозь который виднелась цепочка медальона.

— Хочешь побеседовать наедине, верно, малышка? Ты наверняка знаешь больше, чем он. — Но Кадис уже тащил его к дверям. Выкинув непрошеного гостя за порог, он с шумом захлопнул дверь перед его носом.

— И не вздумай сюда возвращаться, слышишь?

Он все испортил. И как! Полный идиот, вот кто он такой. Почему он не смог сдержаться — может, тогда бы удалось втереться в доверие к Кадису...

Зависть сыграла с Флавьеном злую шутку. Попав в студию к своему сопернику, увидев его в окружении подлинно прекрасных полотен, истинных шедевров, он потерял голову от ярости и горечи. Унижение оказалось слишком сильным.

Как же он теперь покажется на глаза остальным братьям Арс Амантис? Как объяснит, что упустил уникальный шанс?

Так корил себя Флавьен, шагая к метро.

А девушка... Как она прекрасна, как чиста, какая сила исходит от ее хрупкого тела!

— Кретин! Вот ты кто! — воскликнул художник, спускаясь по ступенькам.

На него начали оглядываться.

— Вот именно, дамы и господа! — Флавьен отвесил шутовской поклон. — Перед вами самый большой кретин во всем Париже.

Прохожие брезгливо обходили его, думая, что перед ними очередной городской сумасшедший.

— КРЕТИН! Тебя бы самого камнями закидать! — вынеся себе столь суровый приговор, он исчез за стеклянными дверьми.

39

Мазарин больше не могла работать. Она слишком сильно испугалась. Наглый незнакомец хотел забрать ее Святую. Лишить ее самого дорогого.

— Малышка, ты дрожишь. — Кадис обнял ученицу за плечи. — Не бойся. На своем веку я повидал немало психов. Бедняги! Они хотят казаться опасными, а сами совершенно безобидны. Представляешь, он хотел тело какой-то святой! — Художник от души рассмеялся. — И еще намекал, что мы с ним братья...

Мазарин сосредоточенно размышляла. С кем бы посоветоваться? С Кадисом? Нет. Только не с ним. Что он о ней подумает? Тогда с антикваром. Если она расскажет обо всем Аркадиусу, тот ей поможет? Или с Паскалем? Нет, доверять нельзя никому.

Если она потеряет Святую, то не сможет жить дальше... Не захочет... Просто не станет...

— Забудь об этом, Мазарин. Все это сущие пустяки. Продолжим?

Она скорее умрет, чем расстанется с Сиенной.

— Похоже, этот жалкий тип спугнул твое вдохновение. Придется сделать перерыв. Хочешь, прогуляемся? — рассуждал Кадис. — Нет, лучше пойдем пообедать.

Мазарин тряхнула головой, возвращаясь к реальности.

— Пообедаем?.. В городе?

Прежде Кадис никуда ее не приглашал. Все их встречи происходили в стенах Ла-Рюш. Если не считать того свидания у Триумфальной арки, Кадис и его ученица еще нигде не показывались вместе.

— Я давно хотел показать тебе одно удивительное место. Место, которое хранит память о великих живописцах прошлого.

— А где это?

— В самом сердце Монпарнаса. Ах, если бы мы с тобой могли перенестись в ту удивительную эпоху... "Ротонда", "Куполь", "Дом", "Клозери-де-Лила". Ты, моя муза, моя любовь, моя художница... — Он вздохнул. — Моя подруга... Мы с тобой закатились бы в "Кантин-де-Васильефф" и там очень быстро опьянели бы от искусства. Напились до белой горячки всей этой красотой, которая дала мне так много и так многим мне обязана. Радовались бы как дети, грустили непонятно отчего... кипели бы от дикой ярости, сходили с ума от беспричинной тоски... Мы с тобой станцевали бы большой вальс на главной сцене жизни, малышка.