Читать книгу "Пупок. Рассказы красного червяка - Виктор Ерофеев"

Я вытащил из кармана десять юаней, обмазанных говном. Пятнадцатилетний мальчик покатил нас по улицам Лхасы. Глядя на его усилия, я едва мог справиться с сердцебиением.

— Не это ли лучшее доказательство того, что я провалился в канализацию? — ядовито спросил я Мо-мо, сунув ей в нос вонючую купюру.

— Мы сейчас сделаем две вещи, — сказала Мо-мо, не обращая внимания на деньги. — Одну — на случай твоей смерти, другую — на всякий случай.

— Я знаю, где ты выучила русский язык, — сказал я, что-то вспомнив. — В военной школе в Монтерее, штат Калифорния. Это хорошая школа. Тебе знакомо такое имя: Банина?

Мо-мо густо покраснела.

— Я встретил тебя в Беркли в прошлом году. Тебе было шесть лет. Банина удочерила тебя в Индии. Я пришел к ним в дом на ужин. Ты выбежала, укутавшась в белое одеяло. Ты его сбросила и оказалась в короткой шелковой рубашке. Твоя детская пизда была по-своему выразительна. Банина сказала: — Мо-мо, ты бы хоть трусы перед дядей надела! — а я сказал: — Да ладно. Она еще всю жизнь будет носить трусы. Пусть отдыхает.

Мо-мо остановила рикшу на рыночной площади. К нам бросились тучи торговцев и попрошаек.

— Ты сказал, что в прошлом году в Калифорнии мне было шесть лет? — спросила Мо-мо.

— Время идет быстро, — сказал я. — Разве это не ты стянула носки с ног своего американского отчима и запихала их под рубашку, сделав из носков себе груди? Ты помнишь, что сказал твой отчим? Мо-мо, не надо, у меня пахнут ноги. И что ты тогда сделала? Ты засунула носок себе в рот. А потом — второй. И ты не подавилась.

Я спрыгнул на землю. Боль пупка пронзила меня насквозь. Ну, все: живот затвердел до упора. Мы поперли против течения длинноухой плоскогорной толпы, перегруженной тяжелым на вкус ячным маслом. Вцепившись друг другу в одежды, обхвати в друг друга за животы, тибетский народ прогрессировал в храм, звоня в колокольчики. Маленькие монахи дули в длинные трубы, лежащие перед ними на полу. Трубный звук отличался особенно хриплой пронзительностью. Мы перли против течения. Я давился от вони животноводов. Надавив пальцами мне на глаза, Мо-мо волокла меня вверх по ступеням тысячекомнатного монстра, вращающегося, как сука, над столицей холодных ветров, плоских циновок и мелких подушечек.

Лысый вишневый человек с желтым шарфом ловко принял меня в объятья и повалил на пол перед подведенными синькой чертами улыбчивого лица. Сам-сам, — шептала Мо-мо, расшнуровывая мои кроссовки. Сам-сам, — бормотала она, потея. Огромные сопли повисли у нее подо ртом. Они расстегнули мне рубашку.

— Там паразит, — сказал лысый по-тибетски.

— От ayu sbosara bakara rosbauro bum phat, — сказала Мо-мо. — Повтори сто раз.

— Замучаешься повторять, — сказал я.

Лысый быстро залез мне в карманы, пощупал меня за бока и потрогал мошонку.

— Там паразит, — еще раз сказал лысый по-тибетски.

— Ну, ладно, — сказала Мо-мо.

Она бесстыже задрала юбку и присела на корточки над моим лицом. Ее густопсовая вонь была покруче стада обосранных яков.

— Помнишь, — промолвил я, обратясь напрямую к тибетской женственности, — как четырнадцатый Далай-Лама сказал в Нью-Йорке американским газетчикам, что больше всего в эмиграции он скучает по этим животным? Складка. Бритая мясистая складка моей экскурсоводши. Небесной тени моего тела явственно недоставало правой руки, что свидетельствовало не в мою пользу. Мо-мо подала лысому чайник.

— Какого цвета у него сперма? — довольно живо поинтересовался монах.

Мо-мо сплюнула спермой на пол и теперь внимательно рассматривала плевок. Черная сперма потекла мне за воротник.

— Пупок развязался, — хихикнул я.

— Дурак! — усмехнулась Мо-мо.

— Давай! — завопил монах по-тибетски и лег на меня, чтобы я не сбежал.

Мо-мо подняла свой красно-коричневый зад и вгрызлась зубами в мой пупок, похожий на мутный надутый презерватив. Красный паразит на мелких ножках ушел ей глубоко в горло. Она схватилась за волосы, напрягла лицо, и красный паразит показался у нее в правом ухе.

— Не дави, не дави его! — предупреждающе крикнул монах.

— Я знаю, — улыбнулась Мо-мо слабой улыбкой роженицы.

Красный паразит не спеша спустился по волосам и по руке Мо-мо и покинул ее полностью, заползя под маленькую подушечку.

Я сидел с белым праздничным шарфом на груди. Вокруг в саду поддеревьями монахи оттачивали искусство спора.

— Швеция! — крикнула Мо-мо педерастам. — Идите обедать!

Раскаявшийся бизнесмен плясал неподалеку свой нехитрый танец.

— После смерти ты не пойдешь в ад, — твердо сказала Мо-мо. — Ада для тебя не будет.

— Откуда ты знаешь? — усомнился я.

— Если будешь впредь себя хорошо вести, — засмеялась Мо-мо и погрозила мне пальцем.

Тибетская осень хорошела на теплом солнце. Ничто не предвещало новой беды. В аэропорту, в 96 километрах от Лхасы, она даже не подошла попрощаться со мной.

1995 год

Расщепление водки

Вначале было слово. И слово было у Бога. И слово было — водка. В огромном замкнутом пространстве России, где потребление алкоголя — самое высокое в мире (14,5 литров чистого алкоголя на душу населения, причем больше половины выпитого — именно водка) водка прошлась колесом едва ли не по каждой русской семье точно так же, как война с Гитлером или сталинские репрессии. О моем деде по материнской линии, Николае, который рано разошелся с бабушкой, мне, например, известно только одно: он был алкоголик. При слове «водка» русский человек начинает вести себя непредсказуемо. Как будто дыра пробивается в подсознание, и там все начинает булькать, пузыриться, ходить ходуном, а на поверхности возникают всякие-разные жесты и мимика, глаза загораются, руки потираются, кто подмигивает, кто прищуривается, кто глуповато во весь рот улыбается, кто щелкает пальцами, кто хмурится и впадает в прострацию, но никто, от верхов до низов, не остается равнодушным, выключенным из игры. У каждого есть что рассказать. Мы все в России — заложники водки в большей степени, чем любой политической системы. Короче, водка — русский Бог. Русский Бог празднует в этом году юбилей: ему 500 лет.

Водка, как и Бог, дает и берет. На акцизы, выплаченные за ее производство только на известном бренде «Смирновъ», в начале XX века содержалось половина российской армии. Но другим концом водка била ту же армию и стала похлеще войны. Если в Афганистане по официальной статистике погибло 14.000 советских солдат за десять лет, то в России от алкогольного отравления умирает больше 30.000 людей в год.

Водка грозит, карает и требует жертвоприношений. Я имею в виду не только закуску, хотя и она как часть ритуала становится важнейшей деталью судьбы: не так закусил, не туда пошло, не то вышло. У других народов нет такого мистического отношения к напитку, по крайней мере, у современных народов. Русский Бог — водка — свидетельствует: мы еще не вышли из архаического окружения, где все предметы мира сопряжены с демонами и ангелами.