Читать книгу "Кеплер - Джон Бэнвилл"

Вкладываю старое письмо, прежде не отправленное, которое нашел в моих бумагах. Оно относится до материй научных, и пусть лучше будет оно у Вас, ибо должно пройти немного времени, прежде чем найду в себе силы вновь обратиться к этим рассуждениям.

Ваш покорнейший слуга

Иог. Кеплер

_____

Прага

Декабрь года 1611

Иоганнесу Фабрицию,

в Виттенберг

Ах, мой юный друг, как рад я слышать о Ваших исследованиях природы этих загадочных солнечных пятен. Не только я восхищаюсь упорством и старательностью Ваших разысканий, но уношусь мечтой от этих ненавистных дней к более светлой поре моей жизни. Ужели минуло всего пять лет? Счастливец, я первый в сем столетии заметил эти пятна! Говорю не для попытки похитить Ваш огонь, если могу так выразиться (и не имея в предмете присоединиться к скучным спорам Шайнера и Галилея о первенстве открытия), но только чтоб самому себе напомнить о том времени, когда я блаженно, можно сказать, в невинности, предавался своей науке, покуда бедствия ужасного этого года не выпали мне на долю.

Впервые заметил я феномен солнечных пятен в мае 1607. Неделями прилежно наблюдал я Меркурий в ночном небе. По всем расчетам, Меркурий должен был достигнуть сближения с солнечным диском мая 29 дня. В вечер 27 поднялась сильная буря, я рассудил, что поведение планеты тому причиной, и, следственно, сближения следует ждать раньше. И потому я неотрывно следил за Солнцем в полдень 28 числа. В то время я жил при Университете Венцеля, там ректор, Мартин Бахачек, мне приятель. Рьяный любитель, Бахачек соорудил на одном чердаке деревянную башенку, и туда-то мы с ним в тот день удалились. Лучи солнца светили сквозь щели в кровле, и под одним лучом держали мы лист бумаге, на котором отпечатлевался солнечный диск. И Бог ты мой! На этом мерцающем кругу мы заметили крошечное пятнышко, совершенно черное, вот как блоха сожженная. Уверенные, что наблюдаем прохождение Меркурия, мы обмирали от восторга. Во избежание ошибки и дабы убедиться, что это не порок самой бумаги, мы двигали листок туда-сюда: и всякий раз проступало на нем все то же крошечное черное пятно. Тотчас я набросал отчет и попросил коллегу его удостоверить. Потом поспешил я на Градчаны и со слугой послал к императору известие, ибо сие сближение, разумеется, было весьма занимательно для Его Величества. Затем устремился я в мастерскую Йоста Бюргера, придворного механика. Он был в отсутствии, и вот, с помощью его подмастерья, я затворил окно, давая доступ свету через узкое отверстие в жестяной пластине. Черное пятнышко снова было тут как тут. И снова я решил удостоверить мой отчет и попросил о подписи Бюргерова подмастерья. Вот и сейчас передо мною на моем столе эта бумага и подпись: Генрих Штолле, подручный часовых дел мастера, руку приложил. Как все это живо в памяти!

Разумеется, я ошибся, как столь часто ошибаюсь; вовсе не прохождение Меркурия я наблюдал, как уж Вы поняли, но солнечное пятно. Хотел бы я знать, имеется ли у Вас уже теория о причинах сего феномена? С тех пор я его часто наблюдал, однако не приискал ему удовлетворительного объясненья. Быть может, это такие облачка, подобно как в нашем небе, только на диво черные, тяжелые, и оттого их так легко увидеть. Или то эманации горящих газов, поднимающихся с огненной поверхности? Что до меня, я больше занят не происхожденьем их, но тем, что формой своей и движением явственным они вполне доказывают вращенье Солнца, о каком писал я еще в Astronomia nova, хоть и без доказательств. Дивлюсь, как мог я до такого додуматься в той книге — и без телескопа, которым в Вашей работе так хорошо умеете Вы пользоваться.

Что бы делали мы без науки нашей? Даже и в нынешнее ужасное время она — великий мой утешитель. Хозяин мой Рудольф день ото дня становится все прихотливей: боюсь, он не жилец на этом свете. Порой он, кажется, не сознает, что он уж более не император. Я не спешу его разубедить. Что за грустное место сей мир. Кто не предпочел бы вознестись в ясные, холодные выси небесных наблюдений?

Сделайте милость, не следуйте дурному моему примеру, но поскорей пишите снова. Остаюсь

Ваш

Иоганнес Кеплер

_____

Постоялый двор

«У Золотого грифона»

Прага

Сентябрь года 1611

Фрау Регине Эхем,

в Пфаффенхофен

Жизнь, как много раз я убеждался, милая моя Регина, есть нечто зыбкое, вечно переменчивое, шар расплавленного стекла, который мы принуждены месить голыми руками, без всяких инструментов, даже и самых грубых, дабы, сделав совершенной сферой, его в себе вместить. Таковой я полагал задачу нашу: внешний хаос преображать в совершенную гармонию и равновесие у нас внутри. Но все не так, не так: жизнь сама нас в себе содержит. Что мы? Порок в кристалле, нас должно выбросить с вращающейся сферы. Говорят, у тонущего вся прожитая жизнь проносится перед глазами в миг, когда он идет ко дну: но только ли с утопленником так бывает? Думаю, не только. В наш последний миг мы наконец поймем скрытую, тайную суть существа нашего, всех наших чувств и мыслей. Смерть все прояснит. Эта истина — да, истина, я думаю, — с особенною силой открылась мне за последние месяцы. Она одна и мирит меня со всеми несчастьями и бедами, со всеми предательствами, каких я натерпелся.

Я не хочу винить тебя, милое мое дитя, в нынешних наших несогласиях. Возле тебя есть люди, и один человек в особенности, какие не оставят в покое скорбящего даже и в час горшей муки. Твоя мать, можно сказать, не остыла еще в гробу, когда, как удар в живот, я получил первое повелительное посланье от твоего супруга, и вот теперь сама ты пишешь ко мне в таком странном тоне. Нет, это не твой нежный голос, который вспоминаю с отрадой и любовью, не так ты со мною говорила, не так, когда была сама себе хозяйка. Могу только предположить, что слова твои писаны под диктовку. А потому и я сейчас не к тебе обращаюсь, но через тебя к другому, кому не могу себя заставить прямо написать. Пусть-ка насторожит ушки. Грязную материю для общей пользы, хочешь не хочешь, придется разъяснить.

Как могло тебе прийти в голову, будто я затягиваю выплату этих денег? Какое дело мне до жалких денег, мне, потерявшему то, что драгоценней царских золотых сокровищ, — жену и любимого сына? Да, супруга моя Барбара меня не помянула в завещании, да, мне было обидно, однако я намерен исполнить ее волю. Хотя покуда у меня духу не хватает точно расследовать, как обстоят дела, примерно я себе представляю состояние фрау Кеплер, верней, то, что от него осталось. Когда умер ее отец и был поделен Мюлек, у нее было 3000 флоринов во владеньях и угодьях. Она, стало быть, оказалась вовсе не так богата, как нам намекали, — но это уж дело другое. Я тогда отправился вместе с фрау Кеплер в Грац, дабы обратить наследство ее в наличные. Штирийские налоги в то время были прямо мерой наказания против лютеран, и мы потерпели крупные убытки, переправляя деньги из Австрии. Вот почему не существует никаких таких несметных тысяч, которые, кое-кто думает, затеял я присвоить. Жизнь наша в Богемии была нелегкой, император не славился щедротами и точностью выплат, а потому, несмотря на редкостную бережливость фрау Кеплер, нам неизбежно приходилось время от времени трогать основной капитал. Были ее бесконечные болезни, дорогие платья, на каких она настаивала, ну и она была не из тех, кто довольствуется бобами с колбасой. Или ты воображаешь, что мы питались воздухом?