Читать книгу "Ангел Рейха - Анита Мейсон"

Расстрелы штурмовиков одновременно потрясли меня и показались мне событием, которого я в глубине души ожидала. С самого начала нацисты казались мне двуличными. Я не знала, какое из лиц является истинным, а какое окажется маской, надетой на время.

После повальных арестов и расстрелов лидеров движения все стало ясно. Мне больше не приходилось мучиться сомнениями: теперь я точно знала, кто управляет страной.

Я поняла также, какими должны быть мои отношения с властью. Я должна держать язык за зубами, жить своей жизнью и стараться не замечать происходящего. Если я стану замечать, в конце концов мне придется вступить в конфликт с властью, грозящий мне гибелью.

Один раз у нас с Дитером зашел разговор о расстрелах. Он был коротким.

– Гитлер не мог поступить иначе, – сказал Дитер. – Рем готовил переворот.

– Неужели? – сказала я. – Понимаю.

Через полгода испытательных полетов в Дармштадте меня стало одолевать беспокойство. Я сидела в своем планере и смотрела на самолеты «Люфтганзы», с гулом проносящиеся по небу. Огромные, шумные и опасные. Я хотела летать на них.

Единственным способом научиться летать них было поступить в государственную авиашколу в Штеттине, где готовили пилотов гражданской авиации. Она находилась в ведении военной академии.

Я начала наводить справки. На меня смотрели сначала пустым взглядом, потом недоверчивым.

Я продолжала наводить справки, и недоверчивое выражение лиц приобрело оттенок презрения.

Это окончательно решило дело.

Чиновники меня любили. Я удивлялась этому, пока не поняла, какую игру они ведут. Я представляла Германию на международных планерных соревнованиях в Португалии. Вскоре после соревнований меня отправили в составе команды планеристов в Финляндию – знакомить финнов с нашим видом спорта.

В течение двух месяцев нашей командировки мы готовили сорок пилотов к инструкторской работе, проводили лекции с показом диапозитивов, устраивали демонстрационные полеты, ходили на приемы и слушали речи о международном обществе планеристов, поставили новый мировой рекорд дальности полета и постоянно находились под прицелом фотокамер. По возвращении на родину мы снова оказались под прицелом фотокамер.

Чувствуя легкое головокружение, но сознавая, что честно заработала на хлеб с маслом, я вернулась в Дармштадт.

Через две недели ко мне явился человек с портфелей. Из министерства.

– Правительство очень довольно вашим вкладом в дело укрепления репутации Германии за рубежом и хотело бы выразить вам свою благодарность.

– Как мило, – сказала я.

– Мне выпала честь сообщить вам, что вы представлены к награде.

Я страшно удивилась. Полагаю, я обрадовалась. И помню, я подумала тогда, что награда – вещь совершенно бесполезная и почему бы им не дать мне то, чего я хочу. Потом мне в голову пришел вопрос:

– Награду получат все члены команды?

– Нет. Только вы. – Он улыбнулся.

Я не улыбнулась.

– Почему только я?

– Право, не знаю. Несомненно, для этого есть серьезные причины.

– Я не вижу никаких причин выделять меня. Мы работали одной командой.

Он легко пожал плечами:

– Решение уже принято.

– Я не могу принять награду, – сказала я.

Улыбка сползла с его лица.

– Я не могу принять награду, которой не получат мои товарищи по команде.

Мужчина страшно расстроился. Он сидел на краешке дивана, положив портфель на колени и сложив на портфеле руки.

– Но, безусловно… – начал он, но не договорил фразы. Потом он сказал: – Думаю, вас хотят наградить, поскольку вы были единственной женщиной в команде.

Я уже довольно давно не сталкивалась с таким отношением; я уже начала забывать о нем. Мгновение спустя я сказала:

– Вы имеете в виду, что женщина в принципе неспособна пилотировать планер и поэтому, если она летает достаточно хорошо, чтобы выступать за границей, она заслуживает медали?

У него было такое выражение лица, словно я его ударила. Он вцепился в свой портфель и сказал:

– Нет, я имел в виду вовсе не это.

– Тогда что?

Он сам не знал. Мне стало почти жаль беднягу. Приятного сюрприза не получилось. Я нисколько не сомневалась, что в министерстве это не понравится. На мгновение я задалась вопросом, о чем, собственно говоря, я думаю, когда иду против воли своих хозяев в самом начале игры, но я была слишком раздражена, чтобы сдержаться.

– Не знаю, что они скажут, – пробормотал мужчина. – Решение принято наверху.

Я понимала, что он оказался в затруднительном положении и, возможно даже, имеет основания беспокоиться за свое будущее. В те дни авиация входила в интересы высокой политики. Но я решительно не могла понять, почему они хотят наградить меня одну. Я не сделала ничего такого, чего не сделали мои товарищи.

То есть мне казалось, что я не понимаю. Но когда я мысленно возвратилась к поездке в Финляндию, отдельные моменты стали проясняться. Все наши фотографии в газетах: если кто и отсутствовал на них, то только не я. На групповых снимках я всегда стояла в центре. И если требовалось сфотографировать одного из нас в планере, то неизменно выбирали меня. Я смеялась, и протестовала, и раздражалась при виде особого к себе отношения, но смирялась, полагая все происходящее обычным делом, не имеющим никакого значения. Но это не было обычным делом; все было гораздо сложнее. И это имело значение.

Фотография становится интереснее, если на ней запечатлена девушка-пилот. Она привлекает внимание, она служит… я искала нужное слово. Она служит хорошей рекламой? Рекламой чего? Выражение моего гостя «вклад в дело укрепления репутации Германии» позволяло сделать вполне определенный вывод. Я выступала в роли посла Рейха, наивно полагая, что приехала в Финляндию пилотом-инструктором. И моя сила здесь заключалась именно в том, что я была женщиной. Фотография, где запечатлена я в кабине планера, несла миру два послания. Первое: «Вот оно, дружелюбное лицо Германии». Второе: «Посмотрите, на что способны наши женщины».

Я подумала об идеальном женском образе, представленном на плакатах, расклеенных по всей стране. Эти широкобедрые женщины, помешивающие суп в кастрюле, с цепляющимся за юбку розовощеким ребенком! При виде них я торопливо проходила мимо, подсознательно опасаясь, что, стоит мне остановиться и посмотреть внимательно, стоит мне подпасть под влияние этого образа, он возымеет власть надо мной и уже никогда не отпустит. И я подумала о сухих официальных письмах из Штеттина, где снова и снова говорилось, что, в силу моей половой принадлежности, мне не разрешается летать на самолетах, на которых я хочу летать.

Пребывали ли мужчины, державшие в своих руках мою судьбу, в замешательстве? Думаю, нет. Думаю, они просто вели себя в высшей степени цинично. Они просто использовали меня.