Читать книгу "Распутница - Розмари Роджерс"

При воспоминании об этом я и сейчас начинаю дрожать и сжимаю ноги. Тогда, охваченная ужасом, я сначала беспомощно извивалась, пытаясь вырваться. Затем, почувствовав, как его пальцы глубоко и больно вонзились в меня, я застонала, как раненое животное, и, изловчившись, укусила Фернандо в плечо. Ощутив на губах вкус крови, я принялась корчиться, извиваться и биться как сумасшедшая. Я неистово кусалась и царапалась, и Фернандо уже не мог меня удержать. Он злобно выругался и отвел назад покусанную руку, чтобы меня ударить. Но тут, слава Богу, я услышала голос папы. Тоном, какого я от него никогда не слышала, он крикнул: «Фернандо!» И время, казалось, остановилось, все застыло в неподвижности. Было слышно только мое тяжелое, прерывающееся рыданиями дыхание. Папа что-то говорил Фернандо тем же ужасным тоном. Не говоря ни слова, Фернандо поднялся, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

– О Боже! Моя маленькая Триста! Моя бедная маленькая дочка, мое родное дитя! Я… – Папа осекся, и я вспомнила, что никогда еще не видела его плачущим. Его лицо превратилось в сплошную маску страдания. Я не могла этого выносить! Его «маленькая Триста», его родное дитя, которое папа считал невинной девственницей, совсем ею не была – как в этом только что убедился Фернандо. Я сама, терзаемая похотью, по доброй воле отдалась безжалостному незнакомцу, который…

Да будь честной хоть сама с собой, Триста! Этот человек всего лишь взял тело, которое ему бесстыдно предлагали. Какой нормальный мужчина откажется от такого предложения?

А потом – потом я сделала самое ужасное. Истерически рыдая на плече тети Чэрити, которую папа ко мне прислал, я в промежутках между всхлипываниями выболтала все, о чем должна была молчать. Я рассказывала правду, считая это неким искуплением своей вины, и вовсе не думала о том, какую боль и разочарование причиняю ей, которой и так пришлось много вынести.

Это называется перекладывать свою вину на плечи тех, кто тебя любит, чтобы они страдали вместо тебя. Как я могла так бессердечно поступить?

Должно быть, она говорила с Блейзом – собственно, я точно это знаю, – и он вскоре пришел ко мне, со все еще всклокоченными волосами и с лицом, застывшим от бешенства. Он, видимо, только что встал с постели – с чьей? – и стоял босой, заправляя рубашку в мятые панталоны. Он ворвался в мою комнату, только что не хлопнув дверью, но затем, овладев собой, аккуратно запер ее и уставился на меня горящими яростью глазами. Я сжалась, чувствуя себя так, как будто передо мной возникло бушующее пламя, грозящее меня испепелить.

Меня не обманула мягкость его тона, напоминавшего первое, предупреждающее рычание тигра, долго выслеживавшего свою жертву и перед смертоносным прыжком лишь чуть-чуть обнажившего клыки. На обнаженной груди Блейза непроизвольно подергивались мышцы.

– Ну? Что вы еще собираетесь натворить, прежде чем ваш эгоистичный, алчный умишко решит, что можно остановиться? Вы явно не настолько глупы и не пойдете на риск, требуя, чтобы я на вас женился: поскольку явно не я являюсь объектом ваших симпатий. – Его короткий, резкий смех подействовал на меня как пощечина.

Я застыла в оцепенении, не в силах защищаться от несправедливых обвинений, которые Блейз с таким презрением высказывал мне. Я могла только отрицательно качать головой, в то время как он продолжал, стараясь окончательно меня добить:

– Я ведь не просил того, что вы мне предложили с такой легкостью и с такой готовностью! И если бы кто-то другой имел несчастье оказаться там, где вы набрели на меня… Но чего, черт возьми, вы намеревались добиться, рассказав Чэрити эту отвратительную историю? Я пришел сюда только потому, что не хочу причинять ей боль. Почему бы вам не пригласить сюда и Фарленда Эмерсона? Или вашего сводного брата, которого вы всегда так домогались, душа моя. Даже если произойдет громкий скандал, я уверен, что Мари-Клэр его переживет и будет чувствовать себя вполне довольной!

Нет, я не могу заставить себя передать на бумаге все те ужасные слова, которыми он тогда осыпал меня. Хотя я снова и снова повторяю себе: в то время я была еще почти дитя и совсем ему не пара. Тогда – не пара!

– Я… Вы льстите себе, если можете хоть на миг заподозрить, что я… Я скорее умру, вы слышите? Я скорее… – И тут я допустила последнюю, роковую ошибку. – В любом случае… в любом случае… – выкрикнула я, – Фарленд Эмерсон попросил меня… стать его женой, и я… я люблю его! А совсем не вас! Неужели, несмотря на мужское тщеславие, вы не понимаете, что нужны были мне только потому… потому что были единственным подходящим мужчиной, чтобы… чтобы избавить меня от… от этой обузы! – Затем, с вызовом подняв голову, я бросила ему в лицо: – Я рассказала об этом тете только потому, что не хочу, чтобы она стала еще одной вашей жертвой! Думаете, я не поняла, какой вы подлец? Кстати, когда вы в последний раз навязались мне, – ядовито добавила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, – я убедилась, какой вы плохой любовник по сравнению с… с другими, с которыми я была, чтобы избавиться от воспоминаний о ваших отвратительных прикосновениях!

Лицо Блейза побелело от ярости, он повернулся и принялся молча дергать ручку. Он сломал бы ее, если бы не вспомнил, что сам запер дверь.

До сегодняшнего дня я не знаю, что заставило меня внезапно спросить Блейза, когда он распахивал дверь:

– Вы в самом деле любите ее, Блейз? Или относитесь к ней так же, как к остальным?

Уже почти выйдя, Блейз резко остановился, как будто его толкнули.

– Да! – не повернув головы, ответил он неожиданно бесстрастным голосом. – Люблю той любовью, которой вам не дано знать или понимать!

А потом… Потом я глядела в пустой дверной проем. С тех пор я не видела Блейза Давенанта. Даже на свадьбе. Даже на приеме, который через два дня устроили родители Фарленда. К тому времени я поняла: все, что действительно или только в моем воображении произошло между нами, исчезло навсегда. И никогда больше ни к одному мужчине я не буду испытывать такого сильного влечения.

Но по крайней мере – я задрожала от холода, проникшего в комнату после того, как погас огонь, – по крайней мере я попыталась немного поправить дело, сказав тете Чэрити, что Блейз признался мне в любви к ней – «даже чересчур сильной». И я увидела, что ее лицо снова обрело счастливое выражение. Тетя обняла меня и прошептала, что была очень рада узнать о том, что Фарленд – это моя настоящая и единственная любовь.

Глава 17

Странички из дневника

В море

С меня хватит! Лучше бы я осталась в Париже или наслаждалась сейчас красотами Андалусии и Сардинии – вместо того чтобы болтаться на корабле посреди шторма, или в очередной раз укрываться от непогоды в ближайшей гавани, или… Но к чему перечислять весь список моих огорчений? Пожалуй, я должна радоваться уже тому, что до сих пор жива, что команда не взбунтовалась и не отправила нас в крошечных спасательных шлюпках в открытое море. Этого вполне можно было ожидать, потому что наш капитан – чрезвычайно властный, грубый и неприятный тип. Он проявляет полное равнодушие и к протестам пассажиров, даже тех пассажиров, которые, подобно мне, имели глупость заплатить почти двойную стоимость за так называемое уединение в крошечной каморке под названием «одноместная каюта».