Читать книгу "Когда я был настоящим - Том Маккарти"

Мы репетировали этот момент целую вечность. Я показывал ей, как именно следует нагибаться: наклон плеч, траектория, которую медленно прорезáла в воздухе ее рука, обнося мешок вокруг ног и опуская наземь (я велел ей представить себе маршрут, который проделывает тонарм на старых граммофонах: сначала вбок, потом вниз), показывал, как именно ее левая рука должна лежать на пояснице: повыше бедра, средний палец направлен строго вниз. Все это мы довели до блеска — однако слова, которые она должна была мне говорить, нам найти не удалось. Сколько я ни копался в памяти, точная реплика так и не пришла в голову, как не пришло и лицо консьержки. Не желая навязывать себе эту фразу или, что еще хуже, просто выдумывать что придется, я решил дать старухе возможность предложить свою. Велел ей не составлять предложение заранее, а наоборот, дождаться момента, когда я пройду мимо нее на лестнице во время настоящей реконструкции — вот этого момента, который как раз наступил, — и озвучить те слова, что придут ей на ум именно тогда. Так она и сделала. По-прежнему не разгибаясь, повернув лицо ко мне, она выпустила зажатый в руке мешок и сказала:

— Все тяжелей и тяжелей становится.

Я застыл. «Все тяжелей и тяжелей становится», сказала она. Стоя напротив нее, я обдумывал эти слова. «Все тяжелей и тяжелей становится». Это мне нравится. Очень хорошо. Она стареет, и поднимать мешок ей становится все тяжелей и тяжелей. Она улыбнулась мне, так и не разогнувшись до конца. Я почувствовал: это именно то, что надо — все как раз так, как мне представлялось. Стоя неподвижно и глядя на нее в ответ, я сказал:

— Да. С каждым разом.

Эти слова просто пришли мне в голову. Я произнес их и, повернув, двинулся дальше, по следующему лестничному пролету. На пару секунд я почувствовал себя невесомым — или, по крайней мере, по-иному ощутил свой вес, ставши легким, но в то же время плотным. Мое тело словно скользило, легко и без усилий, в окружающей его атмосфере — грациозно, медленно, подобно танцору в воде. Ощущение было замечательное. Правда, когда я дошел до третьей или четвертой ступеньки этого нового пролета, ощущение это ослабло. К пятой или шестой оно прошло совсем. Я остановился и обернулся. Голова хозяйки печенки снова исчезала в ее квартире, а ее рука притягивала за нею дверь.

— Подождите! — проговорил я.

Дверь перестала закрываться, и хозяйка печенки снова высунула голову наружу. Вид у нее был весьма нервный. Сзади, из квартиры, раздавался шум.

— Все было превосходно. Я хотел бы это повторить снова.

Хозяйка печенки кивнула.

— Хорошо, дружочек.

— Начну с самого верха первого пролета.

Она опять кивнула, снова прошаркала наружу к своему мусорному мешку и, подняв его, снова прошаркала в квартиру и закрыла дверь. Я направился вверх по лестнице, но, не дойдя до поворота, услышал, как ее дверь позади меня снова открывается и кто-то более быстрый, более тяжелый выходит оттуда на площадку.

— Погодите минутку, — произнес мужской голос.

Я обернулся. Это был один из подчиненных Энни.

— Что такое? — спросил я.

— Если вы собираетесь начать с верха вашего пролета, а не из квартиры, как раньше, откуда она узнает, когда открывать дверь?

Я задумался над этим. Вопрос был справедливый. За спиной у мужчины появилась Энни.

— В чем дело? — спросила она.

Я объяснил ей. Немного подумав, она сказала:

— Надо, чтобы кто-нибудь за вами наблюдал и просигналил нам, когда придет время ее выпускать. Только кто же это может сделать так, чтобы самому не мешаться под ногами?

— Те, кто отвечает за котов! — сообразил я.

— Ну конечно! — воскликнула Энни.

Людям, которые выпихивали котов на крышу здания напротив, из окон верхнего этажа того здания будет видно, когда я поверну на лестничной площадке — там есть окно.

— Пусть наблюдают за мной и свяжутся с вами по радио, когда я буду… дайте подумать… когда открылась дверь? — Я вернулся к ступеньке, на которой стоял, когда защелкали и задергались дверные замки у хозяйки печенки. — На третьей сверху.

— Я с ними напрямую не связана, — Энни подняла руку, в которой держала рацию. — Придется действовать через Наза.

Она связалась с ним по радио, и коммуникационная цепь была налажена. Людям, отвечавшим за котов, велели наблюдать за мной из того здания, когда я буду проходить мимо окна там, где перила поворачивают, и, как только я окажусь на третьей ступеньке следующего пролета, дать команду открыть дверь — через Наза, который, сидя у себя в офисе в нескольких улицах отсюда, должен был выполнять роль связующего звена между двумя группами. На то, чтобы это наладить, ушло минут десять. Когда нужные звенья встали на место, все кроме меня вернулись в квартиру к хозяйке печенки, ее дверь снова закрылась, а я пошел по лестнице обратно на верхнюю площадку первого пролета.

Я постоял там, чуть заметно покачиваясь вперед-назад на широко расставленных ногах. Я чувствовал, как точка приложения давления перемещается от пяток к носкам через дугообразное сухожилие между ними, подошвенную фасцию, потом снова обратно — трехзвенный передаточный механизм. Легонько качнувшись пару раз назад-вперед, я снова направился вниз по лестнице.

На этот раз я задержался перед окном у первого поворота. Я даже прислонился к нему, приникнув лбом к стеклу — так я стоял в тот день, когда нашел дом, этажом выше. Следящих в здании напротив, двух человек, отвечавших за котов, мне видно не было — но я знал, что они там. Будь они стрелками, снайперами, в этот момент им бы ничего не стоило взять меня на прицел. Я легко провел руками по стеклу. Покалывание началось в правом бедре, стало просачиваться кверху, вдоль позвоночника. Я поглядел на ветви дерева, что росло внизу, во дворе — его листья танцевали, потряхиваемые ветерком.

Отведя голову, я двинулся было дальше вниз, но задержался, когда на глаза мне попалось черное пятнышко, стремительно двигавшееся на фоне здания напротив. Оно исчезло настолько быстро, что я принял его за еще один оптический эффект, загогулину, дефект стекла. Я попытался воспроизвести его, снова прижав лоб к окну и опять его отведя, но черное пятнышко больше не появлялось. Попробовал несколько раз — безуспешно. Однако мне не померещилось — мазок черного, быстро двигавшийся на фоне здания напротив, был.

В конце концов я сдался и двинулся дальше вниз. Оказавшись на третьей ступеньке, я услышал как за дверью хозяйки печенки что-то затрещало или зашуршало. Возможно, радио, а возможно, это шуршал по полу ее мешок с мусором. Через секунду послышалось дерганье задвижки; потом дверь открылась, и она снова прошаркала наружу, держа в руке мусорный мешок. Она опять согнулась, чтобы поставить мешок, прижав при этом левую руку к спине; опять взглянула на меня и произнесла свою фразу:

— Все тяжелей и тяжелей становится.

Я ответил ей, как и прежде. Снова возникло ощущение скольжения, легкой плотности. Момент, в котором я находился, словно растянулся и превратился в водоем — тихий, прозрачный водоем, в своей умиротворенности поглотивший все вокруг. И снова, когда я вышел из зоны возле ее двери, ощущение пошло на убыль. Дойдя до третьей ступеньки следующего пролета, я, как и прежде, обернулся и сказал: