Читать книгу "Железный рассвет - Чарлз Стросс"

Да могу, смотри: три шага — и мимо кухонной двери, еще один тройной прыжок (три вращения лодыжки в новых ботинках) бросил ее к тамбуру выравнивания давления. Пульс бешено бился, она ударила по разблокиратору и вручную открыла дверь, затем нырнула в общий проход с его тускло зеленым ковром и бирюзовыми стенами. В полумраке — главное освещение настроено на сумеречный уровень, — не считая пары небольших эксплуатационных роботов, никого не было. С началом движения ее, как плащом, окутала черная мгла разочарования и злости. Большинство дверей с обеих сторон запечатаны; пустующие — иногда разгерметизированные — квартиры; это был подуровень дешевого жилья, только малоимущие беженцы не стеснялись такого. Тупик, как и ее перспективы на будущее. «Перспективы» — какие? Из среднего класса ее семья опустилась до статуса нищих иммигрантов: отсутствие возможностей, презрение ко всему, привезенному из их провинциальных задворок, вроде имплантатов Среды и Джереми, стоивших полугодичного дохода родителей на «Старом Ньюфе» и ставших старым хламом по прибытии сюда.

— Сраный социальный совет, — выругалась она. — Гребаное полицейское мышление.

Но «Центрис Магна» обладал и определенными достоинствами: и квартира больше, чем дома, и событий больше. Да и одногодок больше тоже. Но и плохого хватало, и если бы кто-нибудь поинтересовался у Среды, то она бы ответила, что плохое перевешивает хорошее по значимости. А ее действительно не спрашивали, хотелось ли ей участвовать в странном культурном ритуале под названием «посещение школы», отнимавшем половину свободного времени, в заведении, переполненном имбицилами, садистами-социопатами, бандитами и воющими маньяками, и ходить туда последующие три года, прежде чем власти выпустят ее. Особенно если в московской системе к пятнадцати годам она считалась уже два года совершеннолетней, а на Септагоне не покидают стены школы, пока не исполнится двадцать два.

«Центрис Магна» — составная часть Септагона, свободно спаренной связки красных карликов без обитаемых планет, — была основана столетия назад. Возможно, этакая неуклюжая шутка Эсхатона: группа так называемого Общества космических колонистов обнаружила себя единственными обитателями холодного, едва сформировавшегося астероида с годовым запасом кислорода и каким-то тяжелым инженерным оборудованием в придачу. После почти столетия кровопролитного и окончательного подавления последних сторонников свободы воли, Септагон приблизился к форме цивилизации, единственно возможной в таком враждебном окружении, которая означала интенсивное обучение, военный призыв в службы материально-технического обеспечения и нулевую терпимость к тем, кто считает повешение по отдельности лучше, чем повешение скопом. Среда, будучи одной из немногих, выросших на вспомогательной станции, поддерживаемой планетой со стабильной биосферой, не ходила в школу или другие характерные для планет общественные места, и ей трудно было к этому привыкнуть. Особенно когда образовательные власти, бросив на нее беглый взгляд, классифицировали ее беженкой с чужой и, предположительно, отсталой планеты и запихнули в школу для отстающих.

Никто в первый год и не интересовался, счастлива ли она. Счастлива ли, если большинство тех, кого она знала, теперь в нескольких световых минутах, разбросаны по всей солнечной системе? Счастлива с сестричками Боне, готовыми при любой возможности исподтишка применить физическую силу? Счастлива, когда первый же, кому она доверилась, развернул ее частную жизнь вокруг общественной как рваный парашют? Счастлива, вкручиваемая наподобие кресторезьбового винта: ее диалект — предмет насмешек, утраченный дом — тема уродских грубых шуток? Счастлива сидеть на бесконечно нудных уроках на темы, которые она усвоила годы назад, в которых разбиралась лучше учителей, малопонимающих и вдобавок неверно излагавших суть? Счастлива?

Счастьем было обнаружить, что школьную наблюдательную сеть подвергли промывке мозгов, чтобы та игнорировала людей в специфической одежде желто-зеленых оттенков и отслеживала людей в черном. Счастье — заметить, что Эллис приторговывал бутлегерскими пилюлями блаженства, приток которых он смог обеспечить с помощью биохимического оборудования, которое она изучала в школе три года назад, в пятнадцатилетнем возрасте. Счастье — найти пару приятелей-неудачников без дурного запаха изо рта и похвальбы насчет воскрешения своих бренных останков на утро после. Счастье — узнать, где находятся слепые точки камер, не быть замеченной невидимыми противниками, а также обвиненной в фантазировании и членовредительстве, если кричишь о помощи.

Она не смела думать в этом смысле насчет папы с мамой, вполне приноровившихся к условиям места, где они могли получить хоть какую-то оплачиваемую работу, чтобы суметь выехать из трущоб или, возможно, даже эмигрировать в более богатый и крупный хаб. Бессмысленно обращаться с ней как с ребенком, пока ей не стукнет тридцать — возраст совершеннолетия на Септагоне. Или…

«Оп-па, — подумала она осматриваясь. — Не очень-то умно, не так ли?» Самоанализ расстроил Среду, что отчасти неплохо.

Малопосещаемый коридор жилой зоны имел наблюдательную систему и экзогенную поддержку. Девушка обогнула два угла, выбрав кратчайший путь Через заброшенный корпоративный «муравейник» к отдаленному полюсу, где намечалась вечеринка. Сэмми и ее банда (отнюдь не школьное хулиганье, но арбитры модности и клевости, которые никогда бы не позволили Среде забыть, как осчастливили ее своим приглашением) устраивали такое и раньше: занимали брошенную квартиру, или офисную зону, или даже производственный блок, вычищали их, после чего приносили туда левую выпивку, наркоту и музыку. Съезжающих в периферийные зоны предупреждали: подвальный уровень — одна из старейших застроек в колонии, давно заброшенная и поставленная в очередь на реструктуризацию через несколько лет.

Среда шла не глядя по сторонам, придерживаясь схемы маршрута, нервически переправленной ей Джонни де Виттом днем раньше и хранящейся в кэш-памяти: мигающее кольцо на указательном пальце определяло путь. В тумане самопоглощения она не заметила ни сгустившегося сумрака, ни почти полного отсутствия пешеходных дорожек, ни в большинстве своем разбитых коридорных осветительных полос. Она была одна, и никого больше в поле зрения. Под ногами какие-то обломки, осколки панелей, груды запыленного эксплуатационного оборудования. Отсутствующие двери в стене ощерились сгнившими зубами — весь сектор выглядел небезопасным, протекающим. Теперь это заставило ее задуматься. «Эй, Джонни! — тихо позвала она. — Джонни!» Аляповатый коротышка, начисто лишенный вкуса к одежде, он мог бы стать классическим шутом, если бы был поумнее: обычно он оказывался жертвой. Он присылал ей приглашение не с неким скрытым намеком, никакого заикающегося приглашения укрыться в тихом местечке на часок — просто обычная нервозность, все время выглядывающая из-за его плеч. Я могу позвонить ему и спросить, но тогда буду выглядеть дурой. Слабо. Но… если не позвоню, точно буду дурой.

«Соединение с Джонни «Конфеткой», — мысленно передала она. Соединение… нет сигнала. Она, не веря, заморгала. Конечно, сюда должны проходить частоты. Это даже более фундаментально, чем кислород. По радиочастоте можно связаться со службами спасения, или выйти в эфир, или выпутаться из неприятности. Без этого могло случиться все что угодно.