Читать книгу "Табакерка Робеспьера - Наталья Александрова"

Она не заметила, что сказала последнее вслух.

– Все они одинаковые, – заметила Светка Соколова, которая, разумеется, все слышала, – не расстраивайся, этот бросил – другого найдешь...

Вероника подняла голову и посмотрела на нее в упор.

– А что я такого сказала? – Светка попятилась и налетела на Анну Валерьевну.

Та и так была на взводе после визита Юлии, так что Светка попала под горячую руку. Бухгалтер молча втолкнула Светку в кабинет и захлопнула дверь. Светка вышла оттуда через десять минут вся красная и скрылась в лаборатории, мимоходом сообщив фотографу Виталику, что мымра (Анна Валерьевна, которая взяла, по мнению Светки, во время болезни шефа слишком большую власть) грозила Светке увольнением, если она не перестанет болтаться без дела.

– А ты попробуй поработать, вдруг тебе понравится, – посоветовал ей Виталик, но отклика в Светкиной душе на свое предложение почему-то не нашел.

Вероника только плечами пожала – ей было все равно.

После работы Вероника решила пройтись, чтобы привести в порядок мысли и чувства. Обычно она торопилась домой, заходя по пути в магазины, потому что мама давала ей по телефону задания – купить хлеба или сметаны или зайти в химчистку.

Они жили вдвоем с мамой уже давно, отца Вероника помнила плохо. А потом был у мамы муж Максим. Считать его отчимом у Вероники мысли не возникало – муж был моложе мамы на шесть лет, а Вероники старше всего на пятнадцать. Она так и звала его – по имени. А потом, когда она неожиданно выросла в двадцать лет, мама с Максимом развелись. Веронике тогда было не до чужих переживаний, она усиленно боролась со своими гормонами, а потом они тему их развода с мамой не обсуждали.

Скорее всего при наличии у жены такой взрослой дочери шесть лет разницы в возрасте показались Максиму непреодолимыми. Или мама была слишком обеспокоена здоровьем Вероники и несколько ослабила семейные вожжи, во всяком случае, Максим завел молодую любовницу. А та забеременела и явилась к ним домой скандалить. Мама тогда повела себя решительно: просто выставила Максима за дверь с вещами. Квартиру делить не требовалось, общих детей они не нажили, разошлись мирно, мама если и переживала, то не показывала вида.

Лет через пять Максим вновь появился на горизонте, Вероника опять замечала его у них дома. Маме он говорил, что жалеет о том, что ушел, что в той семье ему плохо. Мама слушала внимательно, утешала, но принять его назад категорически отказалась – квартира у них небольшая, да и у него там девочка растет, ребенка со счетов не сбросишь.

В конце концов все как-то образовалась. Максим бывал у них изредка, иногда ночевал, когда дома не было Вероники, иногда они с мамой ездили куда-нибудь на выходные. Как уж он там разобрался со своей семьей, Веронику не интересовало.

Сейчас мама с подругами уехала на две недели в санаторий – отдохнуть, оздоровиться. Вероника была довольна своей свободой – никуда не нужно спешить, ни перед кем не нужно отчитываться, можно спокойно пройтись и подумать над своим поведением.

Что же с ней происходит? Почему она не отдала Юлии табакерку? Таким незатейливым способом отомстила ей за то, что видела жену шефа возле больницы с посторонним мужиком? Или все еще проще – ей самой не хочется расставаться с табакеркой, не хочется никому ее отдавать? Но ведь придется!

«А зачем? – тут же зазвучал в ее душе какой-то противный голос. – Никто не узнает, что она у тебя, ну пропала и пропала. Украли, выбросили по ошибке. Шефу она не нужна, а нужна зачем-то Юлии, точнее, этому ее отвратительному хахалю. Ну, тот обойдется!»

Внезапно Вероника осознала, что свернула с привычной дороги, забрела в незнакомый переулок. Прямо перед ней оказалась железная дверь в грязно-розовой стене, на этой двери висела табличка: «Ремонт часов и ювелирных изделий».

Вот это удачно! В антикварном магазине ей не удалось узнать, как почистить табакерку, а тут ей наверняка помогут.

Вероника толкнула дверь. Перед ней оказалась крутая лестница, ведущая вниз, в полуподвал, и она, долго не раздумывая, спустилась по ней.

Она оказалась в небольшой темноватой комнате, заставленной старой разрозненной мебелью и какими-то бесполезными предметами. Больше всего здесь было часов – и больших напольных, и каминных, и настенных, с гирями и без. Большинство часов не ходили, некоторые шли, но показывали самое разное время.

Кроме часов, были здесь разнообразные музыкальные инструменты – струнные, скорее всего это были лютни и мандолины, и клавишные, названий которых Вероника не знала, однако в голову ей почему-то пришло забытое слово «клавикорды».

Еще она увидела несколько больших птичьих клеток. Большинство были пусты, но в одной, грустно нахохлившись, сидел крупный зеленый попугай.

Было в комнате и окно – точнее, половинка окна, расположенная под самым потолком. В этом окне время от времени мелькали ноги прохожих. Свет в это окно почти не проникал, поэтому в комнате горели несколько настольных ламп и бра – тоже старых, потертых и облупленных. Даже свет, который они давали, казался тусклым и неживым.

Только оглядев всю странную обстановку мастерской, Вероника заметила ее хозяина. Это был маленький сутулый человечек, чем-то похожий на своего попугая, такой же печальный и нахохленный.

Впрочем, у попугая было яркое оперение, а его хозяин был какой-то бесцветный и потускневший. Редкие волосики неопределенного цвета, светлые глаза за круглыми стеклами очков, вылинявший пиджачок какого-то детского покроя. Был он довольно-таки пожилой, даже старый. Хотя, скорее, он был просто лишен возраста, высох и законсервировался в мертвой атмосфере своего жилища, как засыхает листок дерева между страницами старой книги.

Когда Вероника вошла, хозяин мастерской, склонившись над старинным письменным столом, возился с механизмом карманных часов. Он поднял глаза на девушку, взглянул на нее поверх круглых очков и спросил голосом, таким же бесцветным и старомодным, как он сам:

– Чем могу служить?

– Да вот, я хотела почистить табакерку, да боюсь испортить покрытие. Увидела вашу мастерскую и зашла...

– Табакерку? – с интересом переспросил мастер. – Давненько мне не приходилось видеть табакерок... Как говорится, исчезающая натура. Исчезает не только сам предмет, вместе с ним исчезает слово. Давно пора заносить некоторые слова в Красную книгу, как вымирающих животных, – шифоньер, ридикюль, табакерка...

– Пр-ресс-папье! – неожиданно выкрикнул из клетки печальный попугай.

– Да, и пресс-папье... – согласился ювелир. – Арчибальд – так зовут моего попугая – еще помнит эти вымирающие слова. А в некоторых местах за такое слово могут и морду, извините за выражение, набить. Ну, покажите-ка вашу табакерку!

Вероника достала табакерку из сумочки, развернула, поставила ее на стол перед ювелиром. При этом она вновь ощутила какое-то странное чувство – ей мучительно не хотелось даже ненадолго расставаться с этой вещью, не хотелось даже показывать ее кому-то. Ей была неприятна даже сама мысль, что кто-то будет прикасаться к табакерке, к ее табакерке, как будто она ее ревновала.