Читать книгу "Бриллиантовая пыль - Светлана Марзинова"

Они сидели в полумертвом забытьи прямо на снегу, когда их слуха коснулся чужой, посторонний звук, которого здесь не должно было быть. Тонкий высокий голос гортанными переливами выводил незатейливый мотив, перемежая его короткими смешками, невнятными звуками незнакомых слов, древних, как сама природа вокруг. С трудом братья зашевелились и повернули головы на этот смех, на эту песню. Сквозь заиндевевшие ресницы они увидели неземное создание, что двигалось им навстречу, — все в блистающих драгоценных камнях, горящих в невесть откуда пробившемся утреннем солнце, окруженное легкими снежинками уходящей пурги, легко ступающее по нанесенным долгими северо-западными ветрами рыхлым сугробам. Женщина, напевавшая древнюю свою песню, была одета в легкую оленью кухлянку, расшитую серебристыми узорами и камешками. На ногах — белые высокие меховые сапожки-пимы, на руках — белые варежки из нерпы, на голове — белая же шапка. Если бы не это сияние, что возникало в кристаллах каменьев ее одежды и искрящейся пеной окружало ее силуэт, то она напрочь слилась бы с молочной пеленой свежих снегов.

Онемевшие братья не сводили с нее глаз. И ни у одного из них и мысли не возникло о ее нереальности, о чудесном мираже, который, может, возник в их измученных головах.

— Боже ж ты мой! — только прошелестел запекшимися, растрескавшимися губами Левка.

Она оказалась вполне настоящей. Приблизившись и немного утратив сказочный ореол, захлопотала вокруг них, кинулась растирать рукавичками замороженные щеки, стряхивала с плеч наметенный снег, похлопывала их по груди, своим гортанным голосом понукала: вставай, вставай! — понимали братья незнакомые звуки чудн?го наречия.

Едва передвигая ноги, насилу перемещая на них тяжесть одеревенелых тел, тащились они за этой волшебницей, которая все подбадривала их своим грудным переливчатым смешком, озорным каким-то блеском, брызжущим из ее узких, темных, как непроходимая ночь, глаз.

— Джаангы, т?го, т?го, — твердила она и указывала им рукой вперед.

— Сопка-голец, — пробормотал Левка.

— Чего? — не понял Алексей.

— К сопкам зовет, — пояснил брат. — «Джаанга» на их языке значит «сопка», а «т?го» — костер, огонь. Значит, за сопкой у них стойбище.

Втроем они доплелись до тех двух сопок, оказавшихся на самом деле очень близкими — каких-то три сотни метров. Между ними, спрятавшись за корявеньким частоколом сосен, стояла одна-единственная яранга, покрытая оленьими шкурами. Рядом оказалась оленья упряжь с легкими саночками-нартами. Завидев жилище, женщина ускорила шаг, приоткрыла полог, зазывая под него братьев приглашающим жестом. Оттуда повеяло долгожданным теплом и непонятно откуда взявшимся земляничным ароматом. И этот ни с чем не сравнимый запах донесся до них даже через десяток метров, которые надо было еще одолеть. Это придало братьям силы — последним напряжением уже одной только воли доволочили они свои истерзанные тела до порога, завалившись туда, словно за спасительный борт судна, прибывшего за погибающими душами.

Женщина прикрыла полог, сбросила с себя кухлянку, рукавицы, шапку и оказалась молодой худенькой девушкой с тонкими черными косичками. Под кухлянкой на ней была надета шерстяная, расписанная национальным орнаментом коричневая туника, под меховыми пимами — тонкие, перевязанные оборами олочи — чулки из рыбьей кожи. Она кинулась раздевать по очереди братьев, которые так и лежали как два чурбана у порога, не в силах более шевельнуть и пальцем…

Уже через час, отогретые и хмельные без всякого спирта, только лишь от сытости и ощущения чудесного своего спасения, разморенные теплом костра и жирным кумысом, они сидели в исходившей жаром яранге, слушая щебетание хрупкой певуньи, не понимая почти ни единого ее слова, и пьяно и весело тыкали друг друга в грудь, поочередно представляясь.

— Слышь, девица, я Леха! Леха я! А это вот мой братан младший, Левка его звать.

— Мы — геологи. Ищем золото, алмазы. — Лев делал вид, что копает землю, достает из нее что-то и любуется находкой, цокая языком и покачивая головой.

— Нам надо ам-ам! Нету кушать! У нас еще трое человек — там, за два дня пути отсюда, — как дикарке на пальцах пытались они ей объяснить.

Девушка согласно кивала головой, вздрагивая серьгами, подкладывала им в берестяную посуду юколы — вяленой рыбы и сама угощалась их шоколадом. Но братья опасались, что она никак не может понять, что им нужно. И отчего-то это было смешно. Левка отнял у нее коричневую сладкую плитку и протянул ей ее рыбу. Она виновато улыбнулась. Потом он проделал ту же операцию в обратном порядке — она улыбнулась обрадованно. Еще несколько раз рыба и шоколад кочевали из мужских рук в женские, и якутка, кажется, приняла это за игру. Она взяла растаявший уже почти шоколад, демонстративно облизала его своим острым розовым язычком и поцокала им так же, как до этого делал Левка, объясняя ей, как он находит в земле драгоценные камни. Потом она зачем-то перемазала шоколадом губы себе и Левке.

— Она ж мне делает намек, ты понимаешь, да? — обрадованно зашептал Левка в заросшее космами ухо брата, как будто она могла понять его речь. — Боже ж ты мой, Боже! Какая девка!

— Угу. Красивая. Но! Не забывай, нас ждут дома жены! — Алексей притворно погрозил брату пальцем. — Знаю я тебя, Одесса-мама! С меньшими народами не балуй!

А юркая, тоненькая якутка действительно стреляла своими щелочками-глазами то в одного, то в другого геолога, поднимала бровки-стрелочки, счастливо улыбалась перемазанным ртом, смущенно теребила свои косички. И от нее исходил какой-то немыслимый, невероятный эротизм, накатывавший на них угарной, дурманящей волной. Когда они, насытившись, отодвинулись от костра, девушка посерьезнела и тщательно вытерла губы. Она поднялась, порылась в скопище тряпья в углу, достала оттуда резную старинную чашу на трех изогнутых ножках, всю покрытую замысловатым гребенчатым узором, ромбами, точечными зигзагами.

— Это, похоже, чорнон, — сказал Левка, не отрывая горевших глаз от якутки, — специальный кумысный кубок.

Девушка тем временем ливанула в него кобыльего густого молока и приступила к непонятному обряду.

— Баай байанат, — строго и как-то грозно сказала она, держа в руках древнюю свою чашу, и жутковато закатила глаза под самые веки, так, что остались видны только белки.

Что-то Алексей слышал про этот баай. Кажется, это был старый обряд, проводившийся северными народами в самом начале короткого лета. На этом празднике просили благословения у духов тайги и тундры на сезон предстоящей охоты и привлекали к охотникам будущую дичь. Но только сейчас было далеко не лето. И что за охоту затеяла эта девица? «Охотничий ритуал?» — уточнил он у своего всезнающего брата. Тот подтвердил его догадку кивком головы.

Якутка вернула глаза на место, опустила свои тонкие пальцы в кубок, затем брызнула кумысом на землю под собой, окропила пламя костра и несколькими каплями каждого из братьев.

Суеверный Левка, ощутив на себе ледяные брызги молока, вздрогнул, округлил глаза и горячечным шепотом панически забормотал брату на ухо: