Читать книгу "Белый цвет боли - Эва Хансен"

— Ларс!

— Да, дорогая…

Боже, как я люблю это его «дорогая», оно обещает неземное блаженство!..

Секс в душе прямо под струями воды, в рубашке… и плевать на все запреты. Тело быстро вспоминает, каково это — выгибаться дугой от одних прикосновений его рук, задыхаться от игры языка, замирать от нежности и бешеного желания одновременно.

Бритт всегда твердила, что для нее хорош только чумовой секс, когда одежда летит клочьями, а страсть зашкаливает. По‑моему, она просто не испытывала вот такого — медленно сводящего с ума, несущего на волне не бешеной страсти, а нежности, и только потом, в конце взрывающегося вулканом чувств. Иногда предвкушение лучше того, что ждешь, пусть не лучше, но желанней. Много теряют те, кто предпочитает бурный секс предварительным играм.

С Ларсом я познала это сполна.

Обессиленную, он перенес меня на руках в комнату и бережно уложил на диван.

На то время, пока мы в квартире на Эстермальмсгатан, Ларс заставляет меня забыть обо всем плохом, что случилось, я таю в его руках, от его губ, дрожу при любом прикосновении и млею от предвкушения каждого следующего.

Что особенного в том, чтобы провести пальцами по позвоночнику, обвести округлости ягодиц, погладить их?..

— Почувствуй свое тело, каждую клеточку. Я помогу тебе.

Нет, это не массаж, даже не эротический массаж. Ларс просто исследует мое тело. Сначала со спины. Медленно, от шеи, плеч, по спине, проводя пальцами по бокам… Я напрягаюсь, когда он доходит до поясницы, наверное, никогда не научусь не смущаться.

Но его мое смущение не останавливает. Ларс снова ласкает ягодицы, обводит их, от чего внутри у меня вспыхивает пожар.

— Какая попка у моей девочки… Загляденье. Но в ней кое‑чего не хватает…

Я понимаю, что речь о плаге. Так и есть, следует знакомая процедура: побольше лубриканта, и плаг занимает положенное ему место.

— Линн, не забывай о плагах, я хочу пользоваться всем, что у тебя есть.

Я что‑то бурчу в ответ. Он хочет пользоваться!.. Ишь какой.

— И не ворчи, не убудет твоей попы, если я ею воспользуюсь. Переворачивайся, хватит демонстрировать мне свои ягодицы, не то выну плаг и…

Перспектива этого «и» заставляет меня перевернуться на спину поскорей. Но я тут же понимаю, что неизвестно, что лучше, потому что никакого так любимого мною раньше пледа не имеется, а отворачиваться или скромно отводить глаза Ларс не намерен. Наоборот, он начинает разглядывать меня уже спереди.

Обернутый полотенцем, он почти сидит на моих коленях, мои руки немедленно оказываются разложенными в стороны, а его пальцы обследуют, как и со спины, каждую клеточку, заставляя меня изгибаться дугой.

— Что, щекотно?

— Ларс!

— Знакомая песня. Покрутись, покрутись, я люблю, когда ты извиваешься. — Его глаза заглядывают в мои. — И не только под моими руками, но и сама. Поняла?

И вдруг он переворачивается, подхватывая меня, и я каким‑то непостижимым образом оказываюсь сидящей на нем верхом.

— Однажды одна скромница попросту изнасиловала меня на этом самом диване и грозилась повторить. Я готов стать жертвой…

Он не дает мне опомниться, крепко беря за талию:

— Давай, девочка!

И я «даю». Вопреки своему смущению, своим страхам, всем комплексам и сомнениям делаю все, как заправская жрица любви (черт, кто их знает, как именно они делают?). Больше всего я, кажется, боюсь его вопроса: где я этому так научилась? Я не училась, тело самое подсказывает, как двигаться, что делать, а его руки помогают, направляют, поддерживая мою талию и задавая ритм.

У меня внутри плаг, а потому ощущения особенно яркие у обоих.

— Хорошо! Еще, Линн, еще!

Наступает тот самый момент, когда мои глаза распахиваются в пол‑лица, а дыхание останавливается на коротком вдохе. Вовремя, потому что Ларс резко опускает меня вниз и прижимает, не позволяя подняться. Внутри все сокращается с бешеной силой. Вот когда нужна ярость львицы! Ларс подо мной не то стонет, не то рычит…

Бурно кончив, я просто сваливаюсь ему на грудь без сил. Ларс гладит мои волосы, восхищенно шепча:

— Ты сумасшедшая девчонка! Развратница!

И вдруг его руки оставляют мои волосы, одной он прижимает меня за спину, не позволяя перекатиться на диван, а вторая рука спускается к плагу и начинает его теребить. Я взвиваюсь:

— Ларс!

— Ау?

— Так… нечестно…

Дыхание сбивается снова, потому что еще не пришедшее в себя тело готово реагировать снова.

— Кончи еще раз, ну кончи…

Он добивается своего, мало того, заставив меня поднять голову и смотреть ему в глаза.

— Ты… садист…

— Угу. Я хочу видеть твои расширенные зрачки, видеть, что ты испытываешь, когда кончаешь.

— Кто из нас сумасшедший? — ворчу я, пытаясь спрятаться от его взгляда. Не удается, Ларс несет меня в душ, по пути ехидно сообщая:

— По статистике женщина может кончать в два раза больше, чем мужчина. Надо попробовать.

— Прекрати!

— Я еще не начинал…

Вытирая меня полотенцем, он обещает:

— Но прямо сегодня начну ставить такой эксперимент. И вообще тебя пора пороть, давно попа плетки не получала.

Я вздрагиваю. Все очарование снимает как рукой, внутри что‑то щелкнуло и выключилось. Чертова плеть, при одном слове я слышу ее свист и крики Марии, у которой в кровь располосована спина. Меня саму там не били, но видеть, как плеть оставляет багровые следы на спинах других не легче.

Руки невольно рвутся к ушам — закрыть, чтобы не слышать этот свист.

Вот и вся любовь…

— Что, Линн, что?!

Я дышу тяжело, клапан ни при чем, все роскошные ощущения словно смывает накатившей волной воспоминаний. А ведь всего пять минут назад было так хорошо.

Я закрываю лицо руками и начинаю плакать.

— Прости, я ненормальная…

Ларс прижимает меня к себе, снова гладит по голове, целует в макушку:

— Нет, все хорошо, все будет хорошо, моя родная…

Теперь я точно знаю, что всего лишь воспоминание о свисте плети может испортить самый роскошный секс. Понимаю и ужасаюсь этому, потому что поселившийся в моей голове страх способен испортить не только секс, но и отношения с Ларсом похуже ревности и отравить всю мою жизнь.

Ларс еще долго пытается привести меня в нормальное состояние, но я‑то знаю, насколько все серьезно.

Когда мы уже одеты и собираемся уходить, я, основательно искусав губу, мрачно объявляю: