Читать книгу "Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль"

– А что было дальше с Мери Ван? – спросила я как-то Хеннинга после ужина.

– Стала проституткой, а не «зеленой вдовой» вроде тебя.

Кора не любила подходить к телефону, она не испытывала ни малейшего желания беседовать со своими родителями. Мне почти всегда приходилось отвечать, что ее нет дома.

– А моя дочь Корнелия не выкинула наконец из головы этот злосчастный брак? – всякий раз интересовался профессор. Я же неуверенным голосом советовала ему спросить у нее самой. Фрау Шваб рассказывала, что брат Коры сдал выпускные экзамены и порвал со своей невестой. В самом непродолжительном времени он собирался побывать в Германии и уж наверняка захочет навестить родную сестру.

А Йонас звонил нечасто, разговоры с заграницей по телефону он считал для себя непозволительной роскошью. Но поскольку и у меня не было ни малейшего желания выслушивать его упреки, Йонасу приходилось самому проявлять инициативу, если он хотел услышать что-нибудь про своего Бартеля.

* * *

Порой мы с Корой рассуждали о будущем. Ну, с ней-то все было ясно: как только будет готова студия, она начнет каждый день рисовать, возможно, будет брать частные уроки и наконец прославится. Имя Хеннинга при этом даже не упоминалось.

У меня же все выглядело по-другому. Могла ли я просто остаться во Флоренции, жить у Коры и Хеннинга? Значит, я такой же дармоед и прихлебатель, как мой отец? И разумно ли было без всякой видимой причины отшить Йонаса? Ведь он не сделал мне ничего дурного. Вот если бы он мог жить и учиться во Флоренции, все было бы просто чудесно. Что касается профессии, я мечтала изучить итальянский и в конце концов стать переводчиком.

– Знаешь, кто мне порой мешает? – спросила Кора. – Ты, может, не поверишь, но это Эмилия. Ну конечно же, очень удобно, что она убирает и стряпает. С другой стороны, ее две комнаты в мансарде подошли бы под ателье куда лучше, чем северная комната на втором этаже. Но я знаю, что ты ее любишь, потому что она очень хорошо ухаживает за Белой.

Правда, я любила Эмилию не только за это, но еще и за то, что она вылавливала пауков в моей комнате и выносила их в сад. Я нередко навещала Эмилию в ее квартирке. Она перетащила туда с чердака сосновый сундук, отвинтила крышку и переделала в кроватку для Белы. И он теперь куда чаще спал у нее, чем в собственной комнате. Эмилия обычно забиралась к себе очень рано и, лежа на постели, смотрела телевизор. Бела лежал рядом с ней в своем сундуке и был вполне доволен жизнью. Поскольку по вечерам я, как правило, уходила куда-нибудь ужинать с Хеннингом и Корой, то заглядывала в комнату Эмилии лишь очень поздно, чтобы увидеть, как там спит мой ребенок. Порой я даже испытывала нечто похожее на ревность по отношению к самозваной бабушке, которая сотворила столь совершенный симбиоз с Белой. Она даже пела для него «Ma come balii bene bella bimba», и при слове «Бела» он шлепал ладошкой по столу.

Установилась жара, началось тосканское лето. Хеннинг то и дело заводил разговор о том, чтобы поехать с Корой к морю. Мое участие в этой поездке было, судя по всему, не запланировано. Мы купили пластмассовую песочницу и наполнили ее водой. Бела мог плескаться, я – охлаждать ноги. Родители Коры сообщили о своем предстоящем визите, Кориного брата ожидали домой из God's own country,[13]и они всей семьей собирались отдохнуть в Colle di Val d'Eisa – так вот, не желаем ли мы принять участие в этой поездке. О том, что их дочь успела за это время выйти замуж, они и не догадывались. Кора не желала говорить об этом, а меня попросила как можно деликатнее известить родителей о ее отказе.

И тут нам стало известно, что Хеннинг – запойный пьяница. Он и сам признался, что страдает приступами алкоголизма. Когда он был молод, это случалось каждые три месяца, сейчас – через неравные промежутки времени.

– Знаешь, – сказала мне как-то Кора, – он меня здорово подставил. Ну и произошло то, что ты предсказывала…

– А что я тебе предсказывала?

– Ну-у, один молодой человек…

– Ты влюбилась, что ли?

– Ну, не сказать, чтобы влюбилась. И не раздражай меня, пожалуйста, не читай мораль. Просто я обманула Хеннинга.

– Это с кем же? Мы ведь повсюду бываем вместе.

– Руджиеро.

Никакого Руджиеро я не знала. Кора объяснила, что Руджиеро – подмастерье у стекольщика. Ему семнадцать лет, и он на редкость хорош собой. К сожалению, говорила она, окна в ее ателье уже почти готовы. В доме воцарилось обманчивое спокойствие. Кора обманывала своего мужа, я ожидала возвращения своего выздоровевшего отца. Не исключено, что и Йонаса, который намеревался увезти домой меня и своего Бартеля. Хеннинг порой вел себя так, будто Бела его родной сын. Он ходил с нами гулять по вечернему холодку, толкал перед собой детскую коляску, демонстрируя меня и Кору как красивое приложение к ребенку. Перед выходом он заставлял нас приводить себя в порядок. И хотя по отношению ко мне он держал себя очень дружелюбно, я почти не могла его выносить. Я страдала от жары, нервы совсем расшатались. О том, когда и кто собирается уезжать, речи не заходило, а если собирается, то кто, когда и с кем. Эмилия же в своей душной мансарде, казалось, меньше других страдала от жары. Однажды она пропела мне по-немецки: «Мысли всегда свободны».

– Ты откуда знаешь эту песню? – спросила я удивленно, благо к тому времени уже довольно бойко болтала по-итальянски.

Эмилия вынула старинный песенник и зачитала мне текст. Когда она была еще совсем молодая и уже служила в этом доме, здесь снимал комнату один немецкий археолог, который, изнывая от тоски по родине, пел ей печальные песни. Она знала наизусть все тексты из песенника. Возможно, все это было сопряжено с романтической любовной историей, но задавать интимные вопросы я не посмела. Как бы то ни было, Эмилия понимала по-немецки, возможно, лучше, чем мы могли это себе представить.

– Подумаешь, – Кора пожала плечами, – нам от нее нечего скрывать.

С тех пор как Эмилия поведала мне о своей тайной сокровищнице, она начала вплетать в свою речь немецкие цитаты. Как-то нас услышал Хеннинг.

– Ты чего подсовываешь ей такой архаичный немецкий? – бранился он. А меня как раз устраивало, что служанка не понимает ни слова, когда мы разговариваем при ней.

– Между прочим, если ты хочешь, чтобы Бела произнес свои первые слова на немецком, а не на итальянском, тебе следовало бы хоть самую малость об этом позаботиться.

Я почувствовала себя оскорбленной.

Вот и подарки Эмилия любила делать на свой, довольно своеобразный манер. Хеннинг получил от нее ко дню рождения швабский кофейник преклонного возраста, украшенный надписью: «Где кофе пьют, будь тут как тут, одни злодеи водку жрут».

Однажды – стоял гнетуще жаркий августовский день – мы с Корой решили встать завтра с утра пораньше и поехать на море в Марина-ди-Пиза. Составить нам компанию Хеннинг не пожелал, потому якобы, что уже условился с партнером насчет более для него важной партии в гольф.