Читать книгу "Невеста и Чудовище - Нина Васина"

Я прыгнула. Моя боевая стратегия оказалась не на высоте – чудовище слегка подпрыгнуло мне навстречу и ударило выпуклым лбом в мой лоб. Все, что я успела, – полоснуть его по морде острыми когтями.

Очнулась на земле. На мне сидел оборотень с мощным телом человека и мордой волка и рвал одежду. Я видела близко его волосатое тело. Свитер поддался почти сразу, а вот накладка комбинезона сопротивлялась, раздражая рычащую морду. Не в силах пошевелиться, я уже согласилась на полный проигрыш в этой игре – чудовище разрывает своими когтями мою грудную клетку, вынимает сердце и жрет его под звуки фанфар – ноль очков, вы убиты. Game over! Но тут что-то произошло. Впервые за время моего пребывания в этом странном мире я увидела яркие краски – в глазах отшатнувшейся морды. В них отражались красные и золотые точки – яркие звезды, рассыпанные на моей груди. Чудовище вскочило, закрываясь лапами от горячих лучей. Стало на четвереньки, обросло погуще шерстью, метнулось в кусты. За ним метнулась тень поменьше. Я смогла наконец вздохнуть.

Полежав до ощущения сильного холода под спиной, пробую сесть. Получилось. Ощупываю себя. Свитер разорван, лямка от комбинезона вырвана, грудь жжет будто от насыпанных углей. Смотрю вниз, трогаю свое тело и ничего не понимаю – на груди мелкие ожоги – кровавыми точками. Они уже не светятся, а даже, как мне показалось, дымятся. Загребаю снег – пальцам больно – и прикладываю на ожоги. Вот и слезы пожаловали. Давненько я не плакала. Как посоветовал мне психолог, к которому я обратилась на пятом месяце беременности, устав от хронической плаксивости, – важно быстро определить причину слез. Себя мне вдруг стало жалко, или других, или присутствует посторонний фактор обиды и бессилия. Психолог уверял, что одного определения причины будет достаточно, чтобы избавиться от плаксивости. Я посидела, подумала. Никого мне не жалко, а плачу я – от благодарности. Спасибо тебе, бабушка Уля, за твою доброту и усидчивость. А-а-а-а!..

В общем, хорошо поревела, от души.

Даже устала. А когда устала – затихла и прислушалась. Теперь речка шумит слева. А ведь я ее не перебегала, не переплывала – мне такой кошмар и в голову не приходил. Нужно встать и проверить, могу ли ходить. Еле встала – руки почти не повинуются. Рассмотрела пальцы. Из-под моих обгрызенных ногтей течет кровь. Лицо, похоже, тоже разбито. Где тут кровь отмывают? Ясно где. Иду на шум воды. Вернее, плетусь еле-еле. Ступни болят, сквозь рваные колготки видны раны на ступнях.

На берегу, однако, оказалось многолюдно. Рассмотрев еще издалека несколько обнаженных тел мужчин и женщин, я затаилась и стала наблюдать. Пока не поняла, что все они... обмывают раны в воде. Настороженно следя друг за другом и еле-еле двигаясь, две женщины зашли в воду у берега и присели с выражением блаженства на лице.

Я прислушалась к себе и поняла, что так хреново моему телу еще никогда не было. Болело все, а под ребрами слева боль нарастала, пульсируя. Ладно, так тому и быть – раздеваюсь.

Зашла в воду у берега, схватив рукой ветку какого-то кустарника, чтобы не снесло. Ступням и щиколоткам сразу полегчало. Я отпустила ветку и присела, обнаружив, что можно расслабиться, опираясь спиной на тугие струи течения, и блаженно болтаться поплавком, слегка отталкиваясь ногами от дна. Мимо проплыли две доски. Я проводила их взглядом. Очень заманчивой показалась возможность путешествовать вниз по течению с доской. Узнать, куда течет река... Там на берегах может быть раскрашенный яркий мир, веселые дети, спелые яблоки и цветущие «Красные вагины», птицы и животные, лягушки и бабочки – здесь я их ни разу не видела... Потом вспомнила, что внизу по берегам могут стоять охотники с луками и стрелами... или с сетями... и у кого-то из них обязательно окажется топор... Или утопленников вылавливают и расчленяют только в нашем Объедкино?.. В деревушке оборотней?..

– Текила!.. – тонкий голосок с берега.

Очнувшись, отыскиваю глазами Верочку. Она стоит с моими валенками, прижимая их к себе одной рукой, а другой машет, чтобы я не уплыла.

Сейчас... Уже ничего не болит, кроме головы, и очень писать хочется. Придется это сделать. Не идти же, в самом деле, еще раз сюда с ведром... Писаю, опустив голову под воду. Вижу, как из меня вытекает светлая жидкость – почти золотая в темной воде. Дождавшись, когда от холода онемеют губы и мышцы лица, я подняла голову и выползла на берег, помогая себе руками.

На моем теле от ключиц до соков появились пять черных точек – родинками. Верочка посчитала их, помогла мне натянуть на мокрое тело рваный свитер и потом – комбинезон с одной оставшейся лямкой. Колготы пришлось выбросить – надеваю валенки на босые ноги и захлебываюсь на вздохе от ударной горячей волны по всему телу.

Верочка смотрит снизу и улыбается:

– Какая ты!..

– Какая? – я тоже ей улыбаюсь.

– Живая и... щеки – красные!

– Федор похуже выглядит, да? Они с Кирзачом уже отмылись?

Верочка мрачнеет и кивает:

– Много хуже. И злющий! Сразу рванем от двери в угол, а?..

* * *

Сидим вчетвером за столом с двумя керосинками. Бауля рядом с Федором. Я – напротив. Кирзач стоит у стола, держит в руках перед собой шапку. Верочка сидит рядом со мной. Она настороженно следит за Федором, чуть развернулась и приготовилась в любой момент броситься в угол.

У Федора расцарапана щека от виска до рта – четыре глубокие полосы. У Кирзача глаз заплыл синюшным волдырем, вот куда я угодила коленкой – в его морду! О себе могу сказать только по ощущениям: лоб наверняка рассечен, мочка уха надорвана – чувствую, как саднит в этих местах. К этому нужно добавить синяки после аварии – та еще мордашка.

Когда Федор поднимает на меня тяжелый взгляд, я цепенею, потому что у него глаза Байрона. Когда я смотрю на Кирзача, его здоровый глаз наливается ненавистью, от стиснутых зубов по бритым щекам прыгают желваки. В глазах Баули – настороженность и грусть. Мне говорить запрещено, пока не спросят, я смотрю на Баулю выжидательно. Она не торопится мне помогать. Сидим, молчим, переглядываемся. Ладно, пора принимать меры. Драться, похоже, здесь не запрещено. Сползаю по стулу вниз и лягаю, сколько хватило размаха, Федора по ноге. Валенком – не больно, но получилось все равно хорошо: он дернулся, сжал кулаки и выдохнул:

– Чего тебе надо? – на секунду в его глазах мелькнуло совсем детское недоумение.

Вопрос задан. Можно говорить. Сколько ему сейчас лет, интересно? Изобразив улыбку, спрашиваю:

– Сколько тебе лет, сыночек?

У Кирзача от удивления отвисла челюсть. Федор побледнел и угрожающе приподнялся:

– Ты, дрянь, не смей называть меня сыночком! Посмотри на себя, наркоманка малолетняя!

– Какая еще наркоманка? – удивилась я искренне.

– Какая? Адреналиновая! – Федор сел с длинным выдохом. – Любишь подзарядиться в опасном местечке, да? В форточки лазишь, быков на деньги кидаешь!

– А ты от чего тащишься? От свежей крови? – повысила и я голос.