Читать книгу "Убийственные мемуары - Фридрих Незнанский"

– Хоть две, – великодушно согласился Грязнов и отошел в сторону. – Один черт, после такого скандала генеральным прокурором ты не станешь.

– Скомандуй своим орлам проверить камеры слежения со стороны Нового Арбата.

– На фига?

– Сам посуди: если Симиренко на машине приезжал, надо же ему было где-то парковаться, верно? Так вот, если он двигался с той стороны, то, может, его будет видно, как ты думаешь? Там вокруг рестораны, ювелирные магазины, кинотеатр, – наверняка куча видеокамер за городом наблюдает, скажешь, нет?

Грязнов немного помолчал, потом сказал:

– Ну уж никак не из кинотеатра «Художественный», там точно камер нет.

– Ну все равно, – настаивал Турецкий, – давай попробуем, если Симиренко там был восемнадцатого октября до десяти утра и это есть на пленке, то, считай, мы полдела сделали. Есть же там какие-нибудь камеры, в конце концов?

Грязнов немного помолчал, потом сказал:

– Я думаю, не меньше двух десятков наберется.

– Вот видишь! – обрадовался Турецкий.

– А если он на Арбат с другой стороны, со стороны МИДа, ехал?

– Тогда нам не повезло, – вздохнул Турецкий.

– Саня, я тебе честно скажу, что думаю: это совершенно гиблое дело, но, раз ты так хочешь, пожалуйста, я заряжу кого-нибудь. В конце концов, ты сможешь потом лишнюю бумажку в список оперативно-розыскных мероприятий всунуть.

– Боюсь, бумажек после завтрашней встречи у меня навалом будет, – вздохнул Турецкий.

– Ты это о ком?

– Об одном банкире.

Грязнов положил телефон в карман, повернулся и увидел, что дама его уже, видимо, давно и непоправимо спит. Грязнов подумал, перекинул ее через плечо и направился к выходу.

"…Сейчас, со смешанным чувством гордости и грусти вспоминая те годы, я поражаюсь, сколько раз приходилось мне оказываться буквально на волосок от смерти. И не только тогда, в лагере генерала Сапалалу…

Каждый день в своих экспедициях по Африке, на неспокойных улицах Йоханнесбурга я рисковал жизнью. Но так случилось, что ближе всего я подступил к невозвратной черте не на территории противника, а в стане единомышленников и союзников. Однажды пять долгих дней я провел в ангольской тюрьме. Не стану сейчас останавливаться на обстоятельствах, которые вынудили меня прервать миссию в ЮАР и покидать страну тайно, об этом я расскажу подробно позднее. Скажу лишь, что отрядом правительственных войск я был задержан вблизи намибийской границы, но уже на ангольской стороне. Отряд проводил, как теперь принято говорить, зачистку местности – гонялся за остатками разгромленной накануне унитовской банды. Меня по ошибке приняли за наемника, каких много было на службе Джонаса Савимбы, и вполне могли бы просто расстрелять на месте без суда и следствия по законам военного времени. Но этого, слава богу, не произошло. Командир отряда, к которому меня доставили, осмотрев мою вполне штатскую одежду, решил, что я скорее не наемник, а высокопоставленный агент ЦРУ, которого можно при удаче обменять у врага на добрый десяток пленных, а в крайнем случае – казнить публично в Луанде на центральной площади перед зданием правительства. Что само по себе тоже очень и очень неплохо.

Все мои попытки объяснить, кто я на самом деле, просьбы доставить меня к высшему командованию так и не были услышаны. В кузове грузовика меня перевезли в полуразрушенный, еще времен португальской колонизации форт, в котором располагалась тюрьма. Меня бросили в тесную камеру и забыли на пять дней. Никто не вызывал меня на допрос, никто не интересовался моей персоной. Тогда-то я и познакомился с Антониу Машаду. Этот по-своему замечательный человек сидел в соседней камере. Камере смертников. В стене, разделявшей нас, под самым потолком было небольшое отверстие, несколько кирпичей выкрошились от времени и беспощадного африканского климата. Мы смогли переговариваться. Оказалось, что Антониу буквально в прошлом году вернулся из Москвы, где окончил институт имени Патриса Лумумбы. Как же приятно мне было после стольких лет услышать живую русскую речь! Пусть и не совсем правильную. Антониу, получивший в Союзе экономическое образование, ведал армейским снабжением и был обвинен в расхищении государственного имущества. Он рассказал мне об обстоятельствах своего дела. Он был невиновен, но в тяжелые времена войны и лихолетья очень трудно было ему оправдаться перед обвинителями. Он готовился умереть, сознавая, что мог бы сделать это и более достойно на фронтах борьбы за освобождение родины от УНИТА. Но он обещал мне, что обязательно постарается помочь – его иногда водили на допросы. И он сдержал свое слово.

Утром шестого дня заключения в мою камеру вошел ангольский генерал, который пожал мне руку и сказал, что они во всем разобрались и что меня ждут в Луанде. У меня не было тогда возможности поблагодарить Антониу. На рассвете его вывели из камеры, и несколькими минутами позже я услышал во внутреннем дворе залп. Я был уверен, что его расстреляли. И только в 1984 году я узнал, что справедливость все-таки восторжествовала. Мой товарищ по заточению был полностью реабилитирован и переведен на работу в министерство.

21 января 1980 года, после шестилетнего отсутствия, я снова ступил на родную землю. Сказать, что я был счастлив, значит не сказать ничего. Меня ждала встреча с женой, с дочерью Ольгой, которая – страшно подумать – в этом году пойдет в школу, а когда я последний раз держал ее на руках, ей было три недели от роду. Я боялся, что она станет меня дичиться, но нет, стоило мне переступить порог, как дочь, схватив меня за рукав, подвела к письменному столу, где стояла моя фотография в рамке, и, переводя взгляд с моего лица на снимок, уверенно сказала: «Папа!»

В начале февраля мне предоставили двухмесячный отпуск. Мы с семьей побывали в Хибинах – горном массиве на Кольском полуострове, в Ленинграде и Риге, но я все еще не мог поверить, что наконец вернулся домой. Поднимался с рассветом и подолгу глядел в окно, за которым стояла настоящая русская зима. Я не видел снега долгих четыре года. К сожалению, все хорошее когда-нибудь кончается, кончился и мой отпуск. Интуиция подсказывала, что возвращение на службу не будет безоблачным, я гнал от себя тревожные мысли, но предчувствие меня не обмануло. С чьей-то подачи было назначено служебное расследование по поводу якобы имевших место финансовых злоупотреблений. Я быстро понял, что фактов против меня нет никаких, но в разведке к таким вещам всегда относились в высшей степени щепетильно. Любые малейшие подозрения не оставлялись без внимания, их следовало либо рассеять, либо подтвердить. В моем случае ни то, ни другое сделать оказалось не просто: доказательств моей нечистоплотности не было, да и быть не могло, но и подтвердить свое алиби я был не в состоянии. Прекратилось расследование так же неожиданно, как и началось. Не исключено, что причиной его послужило необычное недоразумение, которые неизбежно случаются в любом сложном деле, и разведка тут отнюдь не исключение. Возможно, оно было инспирировано тем, кто не справился с возложенной на него задачей – не обеспечил мой отход через индийское посольство и, пытаясь очернить меня, косвенно обелял себя. Как бы там ни было, справедливость восторжествовала, мне поверили, и вскоре я получил новое ответственное назначение.