Читать книгу "Список Магницкого, или Дети во сне не умирают - Александр Филатов"

В ночные дежурства я сплю в «таблеточной» на сломанной хромоногой кушетке, одетый, без постельного белья. Дверь «таблеточной» не закрывается – нет замка, припираю ее на ночь стулом, чтобы, не дай бог, вылезший через вскрытую кормушку какой-нибудь худенький (чтобы пролезть) серийный убийца не придушил меня. На крайняк ложусь лицом к двери, дремлю настороже, надеясь как-то опередить судьбу.

Если что случается, инспектора входят без стука, бесцеремонно отодвигая стул. Контролеры спят в две смены: с 23.00 до трех утра и далее до семи (четыре ночных часа нам не оплачивают, будто мы дома!). В коридоре то сидит, то нет молодая приставучая матерщинница (контролеры ночью ходят редко: должны же каждые 15 минут в глазки камер заглядывать). Избегая ночных бесед с инспекторшей – заводит, когда иду ночью в дальний туалет, писаю в раковину – рядом есть «ближний» маленький туалет для персонала, но унитаза в нем нет. Как назвать его? Бывший туалет? Когда раковина, сколько я ее ни мыл, стала мочой попахивать, я стал писать в банку из-под корнишонов (выливаю и мою банку утром). Так поступаю по сей день. Вставать же по ночам приходится часто: в Москве небывалая жара, спать крепко невозможно, зэки и больные перекликаются напропалую, гоняют «дороги».

01.08.10

Рассказ от Грымова: он в ночные дежурства спит на 4-м этаже в таблеточной. Пьющая медсестра Света Писемская (будучи трезвой, поносит за пьянство отца), изрядно приняв на грудь, прилегла рядом в сестринской. Ночью Свете захотелось «догнаться». Спирт стоял в сейфе в таблеточной, и она в два часа пополуночи ломанулась туда, с требованием «не спать в таблеточной или хотя бы не закрываться, потому что мало ли чего мне для больных во всякое время нужно». Грымов своим присутствием мешал доступу «к бинтам для перевязки» (алкоголю).

С утра Света «гнет линию», требуя, «чтобы врачи не спали в таблеточной».

Видел список врачей и медсестер с домашними адресами и телефонами для срочного реагирования «в случае экстремальной ситуации». Стоматологу Аркадию вписали мой адрес и мой телефон. В свое время при проведении учебной тревоги «Крепость» меня из дежурки («Сочи») заставили обзванивать персонал. Телефоны на ночь были выключены у всех. А если, будь проклята, завтра война? Кто возьмет дежурные чемоданчики, захованные в шифонеры ПБ? Там не удастся, милые мои, как делаете вы на поверках, обмениваться содержимым. Кроме зубной щетки и бутылки водки там следует быть фонарику и давно подъеденному сухому пайку. В начале восьмого включила мобильник Гордеева. «Я не успеваю. Что делать?» Я грозно: «Бегите по эскалатору!» При мне Теликов переносил учебную тревогу сначала на 8 утра, потом на 9. Даже к девяти, к началу рабочего дня, многие опоздали.

Вернемся к Свете после рассказа о том, как, надев зимой «солнцезащитные очки» (не снимает), она утречком чешет за пивом с пятилитровым бидоном. Она вдруг вспоминает Бероеву и знаменитую «напольную 452-ю камеру». Там сорок два больных помещалось! «А один с двадцатисантиметровым гвоздем в час обхода как прыгнет на главврача!»

05.08.10

Рассказ ДПНСИ. В этом году засуха. Лесные и торфяные пожары. Где-то в республике Марий-Эл огонь подступил прямо к колонии. Задыхающиеся зэки запаниковали: возник кипеж – массовые беспорядки. И вот картина: ОМОН из шлангов холодной водой умиротворяет зэков, а спиной к ОМОНу стоят пожарные, поливающие подступающее пламя. Вода в те и другие шланги поступала из одной пожарной машины.

09.08.10

Был выписан и вскоре убит на общем корпусе больной Драженко М. Ю. Я одно время вел этого молодого абуличного шизофреника. Последним его доктором стал Зло. Он и выписал Драженко на общий корпус по рекомендации на клочке бумажки (не сохранилась) начальницы I-го психиатрического отделения Пыткиной А.

Удивительна не смерть Драженко (чтобы замазать дело, опера твердят, будто в припадке эпилепсии он упал «со шконки, проломив об пол череп»), примечательно иное: история болезни еще живого Драженко по нерасторопности фельдшеров не последовала в архив, и врачи-психиатры (дежурные) Пыткина, Глыба и Зло продолжали писать дневники психического состояния мертвому как живому, описывали настроение, мышление, поведение. Сейчас посмертные записки Пиквикского клуба из истории выдраны и выброшены в мусорное ведро, если не сделано что похуже – бумага врачебных историй, особливо с записями, мягкая.

Ой, поторопился, еще не выдраны. Вот шеф только за страницу ухватился! Успеваю перехватить и в голос прочитать последнюю запись доктора Зло (восемь дней спустя смерти Драженко): «Драженко сокамерникам обещал перерезать себе горло!»

Читаю, но никто из врачей не смеется: грядет большая комиссия УФСИН во главе с генералом Реймером. Срочно снять с фиксированных наручники! Отдраить 20 камер! Негодяев помыть и выгулять! Там ТВ, а вы… У меня отпуск!

Потом я вышел на работу, но случился ряд тягостных событий в моей личной жизни. Моей супруге удалось сменить работу менеджера по туризму на директора одной из телепередач. Жена стала не ночевать дома, ездить в бесконечные командировки, в т. ч. за границу. По приезде про страны вспомнить она не могла ничего. Я коротал вечера и ночи с трехлетней дочкой. Все чаще слышались упреки про то, «что муж, мол, работает в тюрьме, людям сказать стыдно». Вестником распадающейся любви приходил даже участковый, которого из УВД («а их с ТВ») просили «мою жену спросить, почему ее телефон выключен и она не выходит на связь» – села батарейка.

Действительно, после моего трудоустройства психиатром на Кошкин дом Бутырки мы стали материально жить очень плохо. В турагентстве жене тоже платили редко и бедно. На 20 тысяч втроем жить было практически невозможно. После оплаты коммунальных услуг и счетов за телефон оставалось 10 тысяч на троих. Мы жарили картошку на сале (шесть кило дала тетка жены, подговаривавшая ее «найти стоящего мужчину»). Пришлось отказаться от туалетной бумаги. Шампунь заменить жидким мылом и т. д. Я подворовывал и кормил ребенка неоплаченными продуктами в гипермаркетах. Злился, ссорились из-за отсутствия денег.

В суточное дежурство 19.09.10 жена исчезла из моей квартиры вместе с ребенком, остатками сбережений, «подарками», ценными вещами совместного пользования, в частности, она забрала подготовленный к изданию дневник, который вы читаете (пишу повторно по рукописи).

20.09.10

Я нашел голую квартиру. Депрессивную картину дополняло отсутствие мебели, за месяц до того вывезенной на перетяжку. Нищетой кричали стены, где не хватало обоев. Ранее лакуны прикрывались диваном и двумя креслами. Под зеркалом лежала записка: «Я ушла от тебя навсегда. Не ищи нас». Записка была написана красивым, ровным почерком, свидетельствовавшим, в отличие от эмоциональной записки первой жены, ушедшей двенадцатью годами ранее, о выношенности замысла.

Далее мне угрожали по телефону, чтобы жену я не искал, иначе «отрежут яйца в подъезде». Я обратился за помощью в милицию, потом – к начальнику тюрьмы. Теликов позвонил в ОСБ (отдел собственной безопасности): «На подобные дела наши ребята с оружием выезжали!»

В Бутырку приехал майор из ОСБ Олешин. Писал ему «объяснение» в кабинете опера. Сотрудники ходили по коридору и смотрели на меня через открытую дверь: «Попался!»