Читать книгу "Тень убийства - Джон Диксон Карр"

Доллингс выпустил ее из такси в час ночи пять дней назад. Как нам известно, в час ночи пять дней назад доктор Пилгрим услышал, как кто-то шагает по переулку и открывает ключом дверь клуба «Бримстон»…

Толбот вдруг ударил кулаком по ладони.

– Разумеется, это была Колетт Лаверн, – продолжал Банколен. – Если помните, я нашел ее браслет с бирюзой на черной лестнице. Доллингс предупреждал, что она потеряет его; так и вышло. Она просто шла отчитаться перед впустившим ее аль-Мульком. Но явно не желала, чтоб Доллингс знал, куда она направляется, ибо это испортило бы все. Доллингс, как вы теперь понимаете, просто вышел с угла Сент-Джеймс-стрит на Райдер-стрит, пройдя несколько сот метров. Если вы еще сомневаетесь, позовем горничную и спросим, была ли в понедельник вечером дома наша подруга Колетт.

Результат можно было предугадать. Селден явилась и подтвердила, что Колетт в ту ночь дома не было. Толбот ухмыльнулся.

– Умно, ничего не скажешь, – признал он. – Каким я был ослом…

– Ничего тут нет умного, – раздраженно возразил Банколен. – Я просто расставил хорошо известные факты в последовательном порядке. Инспектор, вы когда-нибудь слышали, что дважды два – четыре? Факт довольно известный. Сомневаюсь, чтоб даже американского мистера Кулиджа признали юмористом, если бы он решился его опровергнуть в обычном для себя эксцентричном шутовском стиле. Но тут нас и ждет западня: зная, что дважды два – четыре, мы уже не в состоянии помножить два на два. Одну двойку цепляем на люстру, другую швыряем на диван. Проблема не в умножении двоек, а в их непривычном, мистическом, устрашающем сочетании.

– Но послушайте! – вставил я. – Почему вчера вечером Колетт мне не сказала, что Доллингс привез ее не домой?

Банколен поднял брови.

– Не забывайте, Джефф, – объяснил он, – наша дама рассуждает просто и незатейливо. Думаю, ей даже в голову не приходило, что это может иметь какое-то значение, которого, кстати, оно не имеет. Она вам не сказала, где провела ночь с аль-Мульком, здесь или в его номере, потому что не видела тут никакой разницы. Да-да. Это важно для нас, но не для нее.

– А рука, которая, по свидетельству Пилгрима, сняла меч? – спросил Толбот.

– Совсем другой вопрос. Разумеется, вы приходите к выводу, что личность, открывшая ключом черную дверь аль-Мулька, и личность, снявшая меч со стены, идентичны. На чем такой вывод основан? Только на поэтических теориях Пилгрима, которые доказывают, что аль-Мульк затеял грандиозный убийственный розыгрыш. Нет-нет-нет! Полуночный визит Колетт Лаверн входил в план аль-Мулька по собственному спасению, тогда как снявшая меч рука действовала по изощренному плану, рассчитанному на его погибель…

Детектив поднялся, прошелся по комнате, глядя на Толбота, и неожиданно бросил:

– Ну? Понимаете, что это значит? Не обращайте внимания на теории Пилгрима, просто подумайте, что получается, если Доллингс действительно проводил ее до переулка за клубом «Бримстон», а потом вышел с Сент-Джеймс-стрит на Райдер-стрит? И не забудьте главное – на очень коротком пути от Сент-Джеймс-стрит до Райдер-стрит он увидел тень виселицы! Как вы сами заметили, дико было бы думать, будто самые разные лондонцы забавляются игрушечными виселицами в час ночи…

– Значит, – медленно вымолвил Толбот, – Гиблую улицу надо искать в нескольких сотнях ярдов отсюда.

Банколен отвесил низкий поклон:

– Браво, инспектор! Вот именно. И это, разумеется, означает, что… Нет, вы сами должны догадаться.

Толбот почесал блокнотом затылок и погрузился в глубокие мрачные размышления.

– Проклятье! – пробормотал он. – Все ясно. Вам было известно с самого начала?

– Естественно.

– Почему же вы не сказали, сэр? Зачем я, как дурак, искал по всему Лондону пропавшую улицу?

– Затем, – объяснил Банколен, – чтобы не предупреждать убийцу. Надо было внушить ему впечатление, будто мы лихорадочно ищем пропавшую улицу по всему Лондону, кроме того квартала, где находится его логово.

– Но если вам известен убийца…

Банколен выпустил из ноздрей тонкие струйки сигарного дыма, отвернулся от окна, сквозь которое смотрел на Маунт-стрит.

– И единственное свидетельство против него находится здесь. Ах, будь со мной доктор Бейл!… Будь со мной Саннуа, Дисслар, специалисты из их лаборатории! Я бы просто сказал: «Господа, вот разгадка. Подтвердите ее». Они склонились бы над микроскопами, затрясли бы сверкающими пробирками, с улыбками вышли бы из своей кельи, и – voila![23]– на чью-то шею падает нож гильотины! Помните, Джефф, как они подтверждали каждый мой вывод по делу Салиньи? Но их со мной нет. Поэтому я должен изобличить преступника другим способом. Должен подготовить для него ловушку, и когда он придет за третьей жертвой…

– Вы об этом уже говорили. Кто третья жертва?

– Ну разумеется, лейтенант Грэффин!… Неужели вы не поняли!

Толбот только кряхтел, разводя руками.

– Если, по вашему мнению, это так очевидно, – кисло заметил он, – я, видно, должен был понять. Только, извините, не понял. Почему Грэффин?

– Потому что Грэффин знает, кто такой Джек Кетч. Больше того… Пожалуй, надо вам объяснить.

– Да уж, сделайте одолжение, – сладким тоном попросил Толбот и опять вытер лоб.

– Нынче утром я задал вам массу вопросов, инспектор, надеясь, что они укажут верное направление. Надо было найти объяснение нескольким сомнительным неувязочкам, связанным с тем самым Грэффином. Зачем аль-Мульку, живущему уединенно, не имеющему занятий и общественных обязанностей, личный секретарь? И прежде всего, почему он взял именно Грэффина? Пьяницу, который не только не годится для такой работы, но даже хвастает, что не выполняет ее. Постоянно валяется в невменяемом состоянии, смеется над аль-Мульком, подначивает его, злит, довел уже до бешенства, так что египтянин с большим трудом сдерживается, чтоб не свернуть ему шею. И, несмотря на все это, аль-Мульк терпит любые оскорбления и фактически потакает Грэффину! Разве египтянин похож на сентиментального, добросердечного человека? Нет, нет, инспектор. На это есть только один ответ – шантаж.

Банколен стукнул кулаком по спинке кресла:

– Шантаж! Но чем Грэффин его шантажирует? Чем-то настолько серьезным, что упрямый, жестокий, хитрый аль-Мульк не смеет протестовать даже против оскорблений, которые в ином случае толкнули б его на убийство. Грэффин его шантажирует преступлением, не меньше. Незначительного скандала аль-Мульк не боится: терять ему нечего, он не рискует ни положением, ни репутацией. Он виновен в преступлении, и у Грэффина есть доказательства. Доказательства явно веские, юридические, не нуждающиеся в словесном подтверждении из уст обесчещенного спившегося офицера. Очевидно к тому же, что он, постоянно пребывая в ступоре, при себе их не держит. У кого-то наверняка хранится запечатанный конверт с пометкой «вскрыть после моей смерти». В ином случае вряд ли Грэффин посмел бы остаться один на один с нашим очаровательным египтянином.