Читать книгу "Голос крови - Елена Арсеньева"

В первое мгновение у нее делается этакий ступор от растерянности – в коридоре никого. Впрочем, опустив глаза, Ася обнаруживает крошечного сутулого человечка, очень похожего на гнома из детских сказок, только очень неухоженного, заброшенного такого гнома. Одежда на нем, чудится, вынута из мусорного ящика, а умывали его в последний раз небось руки акушерки, которая принимала роды у его матери.

– Леха Бусыга – бандюган, каких свет не видел, – пищит человечек, глядя на Асю снизу вверх, как Гулливер на великаншу Глюмдальклич. – Знаешь, сколько менты за ним охотились, а взять не могли? Он свои дела так хитро обделывал, что не прицепишься. Головастый парнище! Хитер! А вчера повезло им, ментам-то. А Лехе вот не повезло. За ним еще такие же бандюганы охотились. Бывшие Лехины дружбаны. Видать, кто-то из его подельничков испугался, что он с ними завяжет и развяжет язык, ну и пальнул в него. Так что жив Леха или нет – не знаю. Коли мать не возвращается, может, и жив пока.

– А вот ты все врешь, Данилкин, – возражает женщина, которая так и не вышла из-за двери. – Не может Леха в тюремной больнице быть, небось Аньку туда не пропустили бы.

– А чего, может, пропустили бы! – поворачивается к двери «Гулливер» по фамилии Данилкин, и они с обладательницей задверного голоса принимаются спорить так пылко и бессмысленно, что Ася полагает за благо сбежать.

В общем-то, ничего нового она не узнала. А вот Груша… интересно, Груша-то кто?! Противник Павлика из другой группировки, которым нужен был живой Бусыга?

Скорее всего… Ну, тогда Ася Снегирева оказала ему плохую услугу, вызвав полицию. А заодно и себе.

Вот интересно, почему ее хваленая сообразительность и догадливость включились так поздно? Почему Ася не хочет всерьез задуматься о том, кто такой этот Груша, который произвел на нее столь сильное впечатление своей храбростью и тем, что ее спас, и голосом, и этими нахмуренными от боли бровями на молодом, испачканном кровью лице, и вспотевшими, прилипшими к вискам волосами, и стиснутыми губами, и… И еще там была такая странная выпуклость, на которую она наткнулась, когда искала телефон…

Ася даже не ожидала, что успела запомнить все это, и каждую черту его лица, и ощущение его гладкой разгоряченной кожи под ладонями, и странное волнение, которое пронзило ее, когда она подсовывала под его свитер свою майку.

Как будто разделась при нем.

Хотя она и в самом деле раздевалась при нем, чтобы снять майку и лифчик. Но он ничего не видел, он без сознания лежал…

Вот и хорошо. Было бы там на что смотреть! И вообще, Асе, конечно, только кажется, что она ночью что-то такое ощущала. Просто страшно было, вот и все. А сейчас напридумывала про свои чувства невесть чего!

Груша, наверное, сейчас в той же тюремной больнице, что и Бусыгин… Интересно, его рана достаточно тяжела, чтобы он забыл имя девушки, которую спасал и которая, можно сказать, передала его в руки полиции?

Ася выходит из дома на слабых ногах и долго, неуклюже забирается в такси. Водитель поглядывает на нее не без опаски, словно сам факт пребывания Аси в этом ужасном доме наложил на нее некий отпечаток причастности к преступному миру. И он в самом деле мчится назад с необыкновенной скоростью, а с еще большей – удаляется, высадив Асю. И на лице его удивление, что он свои деньги получил…

* * *

С некоторых пор Светлане очень стало нравиться слово «эргономично». Вполне вероятно, она вкладывала в него более широкий смысл, чем составители словарей иностранных слов. «Эргономично» для нее означало прежде всего – целесообразно. Например, она с годами обнаружила, что долго зацикливаться на неприятных воспоминаниях и мыслях – совершенно не эргономично, потому что от этих пустых размышлений настроение портится чуть ли не больше, чем от самого события. Со временем она отлично научилась выкидывать из головы все обременительные, докучливые, раздражающие и разные-всякие подобные мысли. Некоторые люди называют это оптимизмом, некоторые – житейской мудростью. Да не суть важно! И неизбежные печали по поводу Мишкиного заболевания, по поводу этого дальтонизма, Светлана точно так же эргономично выкинула бы из головы. В конце концов, это не смертельно, не заразно, не требует расходов на лекарства, поскольку неизлечимо…

Выкинула бы. Но не могла. Что-то зацепилось за память. Какая-то мелочь…

Не то чтобы она прямо спать Светлане не давала! Но саднило да саднило нечто неопределенное.

На ответ наткнулась она совершенно неожиданно. Можно сказать, на улице. Ну да, шла себе, шла – и посреди Покровки встретила старинного приятеля – бывшего главу Союза художников. И с большим трудом его узнала, так он постарел и весь как-то обвис. Он, конечно, рассыпался в комплиментах Светлане, которая приняла их со снисходительной улыбкой совершенно уверенной в себе женщины. Она такой и была.

– Слушай, ты совершенно не изменилась! – восхищенно воскликнул старинный знакомый. – Каждый раз, когда тебя вижу, поражаюсь этому. Сколько это, лет шесть прошло, как в последний раз виделись? Эх, воды утекло… Меня переизбрали, ты слышала?

И губы его изогнулись печальной подковой.

Светлана не слышала, но на всякий случай сочувственно покивала, прикидывая, как бы половчее смыться. Бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они, – это не ее жанр!

– Сволочи неблагодарные! – возмущался собеседник. – Просто свалили, будто какого-то тирана! И мастерские, дескать, я распределяю только по блату, и на выставки рекомендую только своих… Каких своих, ну каких?! Я же отлично помню, сколько всех с бору по сосенке в Союз набирал! Рекомендации давал! Проталкивал! В Москву ездил, хлопотал! А они что?! Сволочи неблагодарные! Как поперли на меня всей кучей, а впереди те, кому я больше всех добра сделал! Крашенинников, Перовский, Шалин, Козлов, Федотов этот, местный Ван Гог недоделанный…

– Кто? – усмехнулась Светлана. – Ван Гог? Он что, даль…

И осеклась.

Выставочный зал на пощади Минина, вернисаж молодых художников, невыразительная мазня в залах, и вдруг… вдруг взор приковывает… захолустная улочка, стена старого дома с осыпавшейся, облезлой штукатуркой, пожухлая осенняя трава вокруг… Буйство красок! Беззастенчивое нарушение всех канонов! Тускло-желтое на месте красного, хаки или коричневое на месте зеленого, желтое на месте голубого, серое на месте розового, и только синие тона бьют по глазам яркостью и насыщенностью, вызывая враз раздражающие и гармоничные ощущения…

И – маленький мальчик, с опаской подающий листок бумаги с аккуратно нарисованной полянкой синих и желтых цветов – на фоне коричневой травы…

– Света, ты что?! – кричал ей вслед бывший приятель, но она не слышала. – Света, ты куда?!

Картины, этот темноволосый и темноглазый худощавый парень и Алина, Алина рядом с ним!

Он художник! Он дальтоник, вот откуда эта дикая изощренность красок! А Мишка?! А его рисунок?

* * *

Ася входит в кабинет. Дверь открыта, хотя на вешалке висит черный плащик какой-то клиентки, а сама она в лаборатории у Натальи.