Читать книгу "Черный тюльпан - Александр Дюма"

И Роза, спустившись к себе, повторяла одна в памяти данный ей урок чтения и одновременно в своем сердце тайный урок любви.

Однажды вечером она пришла на полчаса позднее обычного. Запоздание на полчаса было слишком большим событием, чтобы Корнелиус раньше всего не справился о его причине.

– О, не браните меня, – сказала девушка, – это не моя вина. Отец возобновил в Левештейне знакомство с одним человеком, который часто приходил к нему в Гааге с просьбой показать ему тюрьму. Это славный парень, большой любитель выпить, который рассказывает веселые истории и, кроме того, щедро платит и никогда не останавливается перед издержками.

– С другой стороны вы его не знаете? – спросил изумленный Корнелиус.

– Нет, – ответила девушка, – вот уже около двух недель, как мой отец пристрастился к новому знакомому, который нас усердно посещает.

– О, – заметил Корнелиус, с беспокойством покачивая головой, так как каждое новое событие предвещало ему какую-нибудь катастрофу, – это, вероятно, один из тех шпионов, которых посылают в крепости для наблюдения и за заключенными и за их охраной.

– Я думаю, – сказала Роза с улыбкой, – что этот славный человек следит за кем угодно, но только не за моим отцом.

– За кем же он может здесь следить?

– А за мной, например.

– За вами?

– А почему бы и нет? – сказала, смеясь, девушка.

– Ах, это правда, – заметил, вздыхая, Корнелиус, – не все же ваши поклонники, Роза, должны уходить ни с чем; этот человек может стать вашим мужем.

– Я не говорю «нет».

– А на чем вы основываете эту радость?

– Скажите – это опасение, господин Корнелиус…

– Спасибо, Роза, вы правы, это опасение…

– А вот на чем я его основываю…

– Я слушаю, говорите.

– Этот человек приходил уже несколько раз в Бюйтенгоф в Гааге; да, как раз в то время, когда вас туда посадили. Когда я выходила, он тоже выходил я приехала сюда, он тоже приехал. В Гааге он приходил под предлогом повидать вас.

– Повидать меня?

– Да. Но это, без всякого сомнения, был только предлог; теперь, когда вы снова стали заключенным моего отца или, вернее, когда отец снова стал вашим тюремщиком, он больше не выражает желания повидать вас. Я слышала, как он вчера говорил моему отцу, что он вас не знает.

– Продолжайте, Роза, я вас прошу. Я попробую установить, что это за человек и чего он хочет.

– Вы уверены, господин Корнелиус, что никто из ваших друзей не может интересоваться вами?

– У меня нет друзей, Роза. У меня никого не было, кроме моей кормилицы; вы ее знаете, и она знает вас. Увы! Эта бедная женщина пришла бы сама и безо всякой хитрости, плача, сказала бы вашему отцу или вам: «Дорогой господин или дорогая барышня, мое дитя здесь у вас; вы видите, в каком я отчаянии, разрешите мне повидать его хоть на один час, и я всю свою жизнь буду молить за вас Бога». О нет, – продолжал Корнелиус, – кроме моей доброй кормилицы, у меня нет друзей.

– Итак, остается думать то, что я предполагала, тем более что вчера, на заходе солнца, когда я готовила гряду, на которой я должна посадить вашу луковичку, я заметила тень, проскользнувшую через открытую калитку за осины и бузину. Я притворилась, что не смотрю. Это был наш парень. Он спрятался, смотрел, как я копала землю, и, конечно, он следил за мной. Это меня он выслеживает. Он следил за каждым взмахом моей лопаты, за каждой горстью земли, до которой я дотрагивалась.

– О да, о да, это, конечно, влюбленный, – сказал Корнелиус. – Что, он молод, красив?

И он жадно смотрел на Розу, с нетерпением ожидая ее ответа.

– Молодой, красивый? – воскликнула, рассмеявшись, Роза. – У него отвратительное лицо, у него скрюченное туловище, ему около пятидесяти лет, и он не решается смотреть мне прямо в лицо и громко со мной говорить.

– А как его зовут?

– Якоб Гизельс.

– Я его не знаю.

– Теперь вы видите, что он не для вас сюда приходит.

– Во всяком случае, если он вас любит, Роза, а это очень вероятно, так как видеть вас – значит любить, то вы-то не любите его?

– О, конечно, нет.

– Вы хотите, чтобы я успокоился на этот счет?

– Я этого требую от вас.

– Ну, хорошо, теперь вы умеете уже немного читать, Роза, и вы прочтете, не правда ли, все, что я вам напишу о муках ревности и разлуки?

– Я прочту, если вы это напишете крупными буквами.

Так как разговор начал принимать тот оборот, который беспокоил Розу, она решила оборвать его.

– Кстати, – сказала она, – как поживает ваш тюльпан?

– Судите сами о моей радости, Роза. Сегодня утром я осторожно раскопал верхний слой земли, который покрывает луковичку, рассмотрел ее на солнце и увидел, что появляется первый росток. Ах, Роза, мое сердце растаяло от радости! Эта незаметная белесоватая почка, которую могло бы сорвать крылышко задевшей ее мухи, этот намек на жизнь, которая проявляет себя в чем-то почти неосязаемом, взволновала меня больше, чем чтение указа его высочества, задержавшего меч палача на эшафоте Бюйтенгофа и вернувшего меня к жизни.

– Так вы надеетесь? – сказала, улыбаясь, Роза.

– О да, я надеюсь.

– А когда же я должна посадить свою луковичку?

– В первый благоприятный день. Я вам скажу об этом. Но, главное, не берите себе никого в помощники. Главное, никому не доверяйте этой тайны, никому на свете. Видите ли, знаток при одном взгляде на луковичку сможет оценить ее. И главное, главное, дорогая Роза, тщательно храните третью луковичку, которая у нас осталась.

– Она завернута в ту же бумагу, в которой вы мне ее дали, господин Корнелиус, и лежит на самом дне моего шкафа, под моими кружевами, которые согревают ее, не обременяя ее тяжестью. Но прощайте, мой бедный заключенный!

– Как, уже?

– Нужно идти.

– Прийти так поздно и так рано уйти!

– Отец может обеспокоиться, что я поздно не прихожу; влюбленный может заподозрить, что у него есть соперник.

И она вдруг стала тревожно прислушиваться.

– Что с вами? – спросил ван Берле.

– Мне показалось, что я слышу…

– Что вы слышите?

– Что-то вроде шагов, которые раздались на лестнице.

– Да, правда, – сказал Корнелиус, – но это, во всяком случае, не Грифус, его слышно издали.

– Нет, это не отец, я в этом уверена. Но…