Читать книгу "Новая жизнь - Орхан Памук"

Сначала старик и юноша сидели в креслах друг напротив друга (между ними стоял телевизор — шел ковбойский фильм), несколько минут (семь или восемь) они молчали. Потом жена старика принесла кофе. После этого Мехмед встал и начал, жестикулируя, что-то рассказывать, да так увлеченно, с такой страстью, что Серкисов решил — юноша вот-вот побьет старика. Юноша заговорил с еще большей убежденностью, и в ответ на это только что грустно улыбавшийся Рыфкы-бей поднялся и с таким же воодушевлением стал что-то отвечать ему. А потом оба — в сопровождении преданных теней на стенах — опять сели в кресла и стали терпеливо выслушивать друг друга, потом они молчали, потом с тоскливым видом недолго смотрели телевизор, потом опять разговаривали, затем говорил только старик, а юноша слушал. Вновь замолчав, они, с грустью поглядывали в окно, на улицу, но Серкисова не замечали.

И тут какая-то скандальная женщина заметила из окна соседней квартиры стоящего в дозоре Серкисова к закричала во весь голос: «На помощь! Воры! Черт тебя побери, полоумный!» Поэтому сыщик, к несчастью, был вынужден поспешно покинуть свой удобный наблюдательный пункт, не получив возможности зафиксировать три последние минуты встречи, казавшейся ему очень важной, — в последующих письмах он объединит описание этой встречи с предположениями о наличии различных тайных группировок, международных политических сект и заговоров.

Из последующих материалов явствовало, что Доктор Нарин приказал очень внимательно наблюдать за сыном, и наблюдатели засыпали его потоком отчетов. Согласно донесениям Омеги, после встречи с дядей Рыфкы Мехмед почти сошел с ума, а с точки зрения Серкисова, он выглядел грустным, но решительным, он скупал со всех уличных лотков все экземпляры книги, пытаясь распространять это «произведение» в общежитии в Кадырга (об этом написал Мовадо), в студенческих кафе (Зенит и Серкисов), а также в любом другом месте города: на автобусных остановках, у входа в кинотеатры, на паромных пристанях (Омега), и, надо сказать, в некотором смысле ему везло. Мовадо очень хорошо видел, как Мехмед безбоязненно пытается влиять на молодых студентов в своей комнате. Также сообщалось, что он пытался собрать студентов и вне общежития, но так как до настоящего времени он держался обособленно и жил в собственном мире, его усилия особым успехом не увенчались. Я узнал, что в столовых общежития, а также на занятиях, куда он опять начал ходить только ради этого, ему все же удалось запудрить мозги одному-двум студентам и заставить их прочитать книгу. Тут мне попалась одна газетная вырезка:

ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ЭРЕНКЁЕ

(Анкарское агентство новостей)

Один из бывших старших контролеров Государственной железной дороги, пенсионер Рыфкы Хат,[34]был застрелен неизвестным вчера вечером около девяти часов. Человек, преградивший дорогу потерпевшему на улице Серебряный Тополь, когда Хат направлялся из дома в кофейню, выстрелил в него три раза. Нападавший, личность которого установить не удалось, немедленно скрылся с места преступления. Хат (67 лет) от полученных ранений скончался на месте. В свое время он вышел на пенсию после многолетней службы на Государственной железной дороге, дослужившись до должности главного контролера. Родные и близкие Хата скорбят по погибшему.

Я поднял голову от папки с материалами и вспомнил: отец в тот день поздно вернулся домой и был печальным. На похоронах все плакали. Поговаривали, что это было убийство из ревности. Кто же ему завидовал? Яростно роясь в аккуратных папках Доктора Нарина, я пытался понять кто. Трудолюбивый Серкисов? Беспомощный Зенит? Пунктуальный Омега?

Из отчетов в другой папке я узнал, что наблюдения Доктора Нарина, бог знает во сколько ему обходившиеся, дали важный результат. Сыщик под псевдонимом «Гамильтон», скорее всего из Национального разведывательного управления, кратким письмом сообщал Доктору Нарину следующую информацию: Рыфкы Хат и был автором книги. Он написал свое произведение двенадцать лет назад, но не осмелился подписаться своим именем, как и все непрофессионалы. Ответственные за печатную продукцию сотрудники Национального разведывательного управления, внимательные к жалобам на молодежь преподавателей и отцов, волновавшихся в те годы за будущее своих учеников и сыновей, по доносам поняли, что книга оказала на многих дурное влияние. Через типографию они установили личность автора-любителя и предоставили прокурору по делам печати решать эту проблему. И вот двенадцать лет назад прокурор приказал тайком изъять книгу и поместить ее в хранилище, но открывать дело, дабы припугнуть автора-любителя, не стоило. Потому что этот пенсионер, бывший контролер Государственной железной дороги, некто Рыфкы Хат, во время первого же визита в прокуратуру открыто, почти с удовольствием, сказал, что не возражает против изъятия книги, сразу же поставил подпись на протоколе, который сам и предложил вести, и пообещал впоследствии других книг не писать. Отчет Гамильтона был написан за одиннадцать дней до убийства дяди Рыфкы.

Поведение Мехмеда свидетельствовало о том, что он очень быстро узнал об убийстве дяди Рыфкы.

По словам Мовадо, «у юноши появилась навязчивая идея»: он, как больной, заперся в комнате и начал читать книгу без перерыва, с утра до вечера, точно находился в каком-то религиозном экстазе. Намного позднее Серкисов сообщал, что Мехмед выходил из общежития, но и он, и Омега считали, что у юноши не было никакой цели и намерений. В один из дней он, как истый бездельник, много часов бесцельно шатался по переулкам Зейрека,[35]а все время после полудня провел в кинотеатрах Бейоглу, смотря эротические фильмы. Иногда Серкисов писал, что Мехмед выходил из общежития по ночам, но ему не удавалось узнать куда. А однажды днем Зенит увидел Мехмеда сильно встревоженным и растрепанным: у него отросли волосы и борода, он был кое-как одет и озирался на людей на улице «как филин, который не любит дневной свет». Он перестал появляться в студенческих кафе и в коридорах института, где раньше раздавал экземпляры этой книги, он сильно отдалился от своих знакомых. У него не было женщины, он не пытался установить с кем-либо близкие отношения. Мовадо, работавший администратором в общежитии, во время одного из обысков в комнате в отсутствие Мехмеда нашел несколько журналов с обнаженными женщинами, пояснив, что ими пользуются все нормальные студенты. Насколько явствовало из усердных донесений Зенита и Омеги, не знавших друг о друге, Мехмед одно время стал увлекаться выпивкой. После того как из-за невинной шутки он ввязался в драку в пивной «Три Счастливые Вороны», куда ходили в основном студенты, он стал выбирать пивные подальше и поскромнее. Какое-то время он пытался снова начать общаться со студентами, а также с какими-то сумасшедшими, с которыми знакомился в пивных, но у него ничего не получилось. Позднее он стал подолгу стоять как вкопанный перед витриной книжного киоска в надежде найти близкого по духу человека, который купит и будет читать эту книгу. Он опять принялся искать — и нашел-таки! — несколько человек, с которыми удалось завязать дружбу. Он им дал книгу и сумел заставить их прочесть ее, но, по сведениям Зенита, он почти сразу рассорился с ними из-за своего дурного характера. Подслушать один из их споров, хотя и издалека, Омеге удалось в пивной на одной из маленьких улочек Аксарая,[36]и теперь он знал, как «наш юноша», вовсе не казавшийся юношей, взволнованно говорил о мире из книги, о пути к нему, о пороге, о покое, о дивном мгновении и о случае, о несчастном случае. Должно быть, воодушевление Мехмеда было недолгим, потому что, как установил Мовадо, Мехмед, доставлявший теперь своим друзьям — если они у него были — неудобства из-за грязных волос, бороды и растрепанного вида, совсем перестал читать книгу. Омега, которому надоели бесцельные прогулки и походы нашего друга, писал: